Стоящие у врат

При всей грубости этого заявления, было в нем нечто близкое к действительному моему ощущению Да, я сочувствовал госпоже Ландау-фон Сакс, может быть, и больше, чем другим женщинам, оказавшимся в Брокенвальде, — например, моей помощнице, — потому лишь, что никто не заставлял ее следовать за мужем. Никто и ничто — кроме долга жены, как она это понимала. И при том я знал, сколь чудовищно относился к ней этот муж. О покойниках плохо не говорят, но что мешает мне плохо думать о тех из них, кто при жизни не заслужил иного?

Впрочем, за последние несколько дней мои представления о Максе Ландау тоже претерпели серьезные изменения. Особенно повлияло то, что сказал рабби Аврум-Гирш: покойный режиссер помогал продуктами мальчикам-сиротам из подпольной ешивы г-на Шейнерзона.

Теперь убитый Ландау представал в несколько ином свете.

Но и загадка крылась в сказанном нашим рабби. Откуда мог взять продукты неработающий заключенный? Обменять? Но на что?

Г-н Холберг негромко заметил:

— Никакой загадки тут нет. Думаю, Макс Ландау выменивал продукты для учеников рабби Аврум-Гирша на морфин. А боль — что ж, боль он предпочитал терпеть…

— Да, наверное, вы правы… — ответил я рассеянно и тут же остановился, будто громом пораженный. — Холберг! Черт возьми, но это невозможно!

— Что именно? — поинтересовался мой друг. — Вполне возможно. Получая морфин от вашей помощницы, он обменивал его на какое-то количество продуктов. Все или почти все передавал г-ну Шейнерзону.

— Я не об этом, — я раздраженно отмахнулся от его слов. — Каким образом вы угадали, о чем я думаю?! Вы что же — можете читать мысли? Но я не верю в эту чепуху!

Холберг удивленно воззрился на меня.

— Но это же так просто, доктор. Мы заговорили о госпоже Ландау. У вас на лице обозначилось смущение или даже робость, из чего можно было сделать вывод, что вы все еще помните об аристократическом происхождении баронессы фон Сакс. Естественно, вы тотчас подумали о ее муже, судьбу которого она разделила с такой самоотверженность, затем — слова раввина о нем. А главной новостью — по сути, единственной, которую мы узнали от Аврум-Гирша относительно убитого, так это то, что Макс Ландау снабжал его продуктами для учеников! И тут вы даже немного замедлили шаги, поскольку главная загадка этого сообщения — откуда мог брать продукты покойный. Тогда я объяснил вам — откуда. Никакого чуда тут нет, и чтения мыслей — тоже. Просто, — г-н Холберг улыбнулся уголками губ, — у вас очень выразительное лицо. О таких людях говорят: у него все на лице написано.

При этих словах у меня вдруг появилось странное ощущение дежа вю: мне вдруг оказалось, что я уже проживал когда-то эту сцену, Или же просто читал нечто подобное.

— Пойдемте, — Холберг похлопал меня по плечу. — У нас не так много времени, — когда мы двинулись с места, он сказал. — Думаю, не так трудно будет установить и тот канал, по которому господин Ландау получал продукты. Я вспомнил о той девушке, актрисе, которая зашла в гримерную перед появлением вашей помощнице. Ракель Зильбер. Вы сказали, что она работает на кухонном блоке, и я тоже вспомнил ее. Не исключено, что это она осуществляла обмен. Или была посредницей в нем. Тогда ясна цель ее визита после спектакля: она шла за очередной порцией ампул. И обратите внимания: как я уже сказал, она посетила гримерную перед вашей помощницей. И госпожа Бротман оставленных двух ампул в гримерной не нашла. Разумеется, она могла очень поверхностно все осмотреть, хотя и производит впечатление очень серьезной и внимательной особы. Но я все же думаю, что ампул уже не было. Они исчезли за считанные минуты до прихода госпожи Бротман. В сумочке госпожи Зильбер. Причем действия Ракели Зильбер нельзя считать кражей: если мои предположения верны, все было давно оговорено с Максом Ландау.

— Да — кроме его убийства… — пробормотал я.

— В условиях, подобных нынешним, люди часто становятся циниками. Во всяком случае, черствеют, — заметил г-н Холберг. — Госпожа Зильбер, конечно же, была шокирована, обнаружив в гримерной убитого режиссера, человека, давно ей знакомого и, по-видимому, весьма ею уважаемого. Но трудно удержаться от соблазна чуть-чуть поправить свои дела с помощью двух маленьких стеклянных ампул. Да и потом: в случае, если бы господин Ландау остался жив, он сам вручил бы ей две ампулы морфина. Так почему бы ей их не взять самой?

— Потому что в случае, если бы Макс Ландау был жив, она отдала бы ему какое-то количество продуктов, — ответил я.

— Что же, она их и отдаст, — эти слова Холберг произнес обманчиво-беспечным тоном. Но я понял, что он уже готов к предстоящему разговору с работавшей на кухне Ракель Зильбер.

— Вы сами отдадите продукты раввину? — поинтересовался я.

— Или вы, — равнодушно ответил Холберг. — Не суть важно.