Сто семидесятая

Я не двинулась с места.

— Юна, если этот момент ты решила выбрать, чтобы оспорить мою безграничную власть над тобой, то спешу сообщить, что это не самая удачная идея. — Он едва заметно прикрыл веки, пронзая меня ледяным взглядом насквозь. — Садись, — снова повторил он, и от угрозы, звеневшей в голосе, захотелось бежать.

Вместо этого я не спеша прошла вперёд. Прямая спина, отсутствующий взгляд — образцовая Хранящая.

Застыв в противоположном углу дивана, я стала ждать.

— Итак, продолжим с того момента на котором остановились. Думаю, мы пришли к обоюдному согласию, решив, что ты всё-таки хочешь жить и откажешься от глупых надежд остаться собой. Теперь ты — ратенмарка.

Я неторопливо повернула голову так, чтобы видеть наглое лицо ран Альрона.

— Насколько я помню, вы предавались похожим заблуждениям незадолго до того, как я позволила себе не согласиться.

Ран Альрон замер, уставившись так, словно я щёлкнула его по носу.

Если бы я сама могла посмотреть на себя со стороны, то, скорей всего, захлопнула бы рот руками в ужасе от того, что посмела дерзить.

Дерзить ратенмарцу!

Дерзить Проводящему!

Тому, кем восхищается вся Империя, пусть я и узнала об этом только круг назад. Дерзить после того как напала на него, зная, что впереди меня ждёт ужасное наказание!

Но, к собственному удивлению, я не чувствовала ни сомнений, ни сожалений. Внутри словно что-то… переключилось.

Может, странная камера оздоравливающего блока не только исцелила моё тело, но и сумела восстановить невидимые нити чести, гордости, самосознания, долга? Чего-то, ещё неизвестного мне и непонятного. Может, слова ратенмарца наконец заставили меня ответить ненавистной империи?

Страх при этом никуда не исчез, он всё ещё сидел глубоко внутри, я ощущала его там, на самом дне собственной сущности. Однако теперь, благодаря необъяснимой метаморфозе, я жаждала вытащить его на свет, желая увидеть его перекошенную уродством морду.

Если слова ратенмарца содержали хотя бы мизерную долю истины и я действительно хочу жить настолько, что готова забыть о родине и перейти в стан ненавистного врага, мне нужно было знать об этом. Нужно для того, чтобы отыскать храбрость покончить со всем разом. Поставить все точки. Выбросить, наконец, поразившую душу гниль наружу и уничтожить тело. Уничтожить, чего бы это не стоило.

Решимость моя пылала огнём. Да, я боюсь, но всё же наступлю на стекла, пройду по раскалённым углям. Пусть рука не готова подняться и поступить по совести, но мысли, вполне оформившиеся за две долгие дюжины молчания, были острее лезвия и, возможно, они и станут тем необходимым оружием, способным привести к желанной цели.

Я не могу убить себя сама. Но что мешает ратенмарцу?

Чем острее и глубже я нанесу удар, тем молниеноснее станет ответ. Я даже не буду долго мучиться. Сколько времени ему понадобится, чтобы задушить меня так же, как это пыталась сделать я сама? А может, он знает десятки смертельных ударов, способных лишить жизни в единый миг?

Эта дорога была короче и приятнее и, судя по выражению лица капитана, у меня были все шансы пройти её в самое ближайшее время. О чём хотел говорить ратенмарец, я не знала и меня это нисколько не интересовало. У него свои цели, у меня — с этого момента — свои.

Рот моего врага неожиданно искривился в презрительной насмешке.

— Значит, тебе действительно лучше. — Он кивнул, будто был доволен моим поведением. Моё лицо не дрогнуло, меня долго учили быть Хранящей и я всё же кое-чему научилась. — Тогда в нашем дальнейшем разговоре нет никакой необходимости. Можешь быть свободна.

— Я посижу. Устала очень.

Ратенмарец совершил одно стремительное движение, оказываясь рядом. Его рука перехватило моё горло, заставляя вытянуться вверх и я оказалась лицом к лицу с врагом. Его глаза, светлые и такие безжизненные, светились диким огнём. Он напоминал обезумевшего, всё это время носившего маску здравомыслия и рассудительности. Наконец он явил истинное лицо, показывая свою больную изуродованную сущность мутанта-убийцы!

— Ты уже не трясёшься над своей жалкой невинностью, девочка? — угрожающе прошипел он, окинув моё лицо оценивающим взглядом.

Сердце колотилось в груди, причиняя боль. Страх тянул свои склизкие щупальца, парализуя тело и принуждая прикусить язык. Я задышала сильнее, сжала зубы покрепче и выплюнула, почти прорычала слова, пока мой язык не застыл в том же удушающем приступе бездействия, как и тело:

— Нет, — и злые слёзы выступили на глаза.

Хотелось рыдать от гнева, не находящего выход, на собственное бессилие. Хотелось. Но я лишь быстрее дышала, чувствуя, как натужно вздымается грудь, как стучит кровь в ушах. Ран Альрон продолжал заглядывать мне в глаза, ища следы лжи и не находил ничего — я говорила правду.

К чему обманывать себя и надеяться на чудо — рано или поздно он сделает это. Так может лучше покончить со всем сейчас? Распахнуть все двери и больше не трястись на пороге неведения, отыскать дно и осмотреться вокруг. Может, пока этого не случится, я не смогу совершить задуманное…

Рука на горле разжалась и меня оттолкнули, заставляя неуклюже завалиться на диван.