Про Сиенну он не шутил и ждал, что мать поддержит его идею, но та отчеканила:
— Ты этого не сделаешь.
— Почему?
— Потому что Андерсоны не могут безнаказанно расторгнуть наши соглашения в бизнесе.
— И при чем здесь Уитни? — сузил он глаза.
— Ты обвенчаешься с ней 19 августа, а затем аннулируешь брак. Я хочу, чтобы эта наглая девчонка хлебнула позора за всю их семью. Никто не имеет права бросить меня и не расплатиться за это.
Ему вдруг стало весело, несмотря на адскую красно-оранжевую боль; уголок губ дрогнул, хотя внутри волки выли на луну. Пришлось закашлять, чтобы не сорваться на гомерический смех. Надо же. Они ведь именно об этом и договаривались с Уитни в июне, сто лет назад, когда он умел нормально дышать. Пожениться, аннулировать брак… И договор все еще в силе, если Уитни не пойдет на попятную.
Крис пристально посмотрел в карие глаза матери и невозмутимо сказал:
— Хорошо, — хотя ему было плохо до такой степени, что оттенки дня казались пепельными. Аромат табака пропитал пальцы за ночь, не отмыться. От прошлой ночи не отмыться, когда Крис Паркер опять оказался недостаточным для любимой девушки. Сиенне драмы не хватило, а Уитни, наоборот, — ясности и обожания. Желательно всего и сразу. Принцу Паркеру ведь нельзя сомневаться, ошибаться. Только простые смертные могут, а роботам положено быть идеальными. Неидеальный он на хрен никому не сдался. И можно ноги о него вытирать, и в душу плевать. Роботам ведь не болит. Его можно растоптать ночью, а наутро сказать:
— Что-нибудь еще? — спросил он, и мать нервно поправила на шее бежевый платок, стянутый узлом.
— Да. Мое условие с женитьбой остается неизменным. Ты сам завел разговор о Сиенне, и я поддерживаю твое решение, главное не затягивай, оформи сделку до зимы. Семейство Голдман станет нашим главным партнером. Меня это устраивает.
Уффф! Ну, слава богу, а то он переживал. Главное, чтобы Нэнси Паркер была устроена, а там хоть трава на расти.
Крис повел плечом, показывая, насколько ему все равно, и сказал:
— Договорились.
Потому что — а почему бы нет? Если лететь, то к солнцу. А если падать, то так, чтобы разбиться.
Уитни
— Увы, дорогая, вы с ним разминулись, — обняла ее Нэнси, целуя в щеку.
Внутри все упало.
— Он разве не остался на обед?
— Нет, он торопился.
Крис не отвечал на ее звонки, и Уитни понятия не имела, где его искать.
— Мы с ним поссорились. Он не упоминал об этом? — прощупала она почву, но леди Фаберже лишь удивленно пожала плечами, затянутыми в шелковую блузку кирпичного оттенка. От нее исходил тонкий аромат роз и слез. Терпкая сладость, соль, тирания. Прекрасно подходит ей.
— Крис был слегка рассеянным, но о тебе не говорил. — Нэнси взяла ее под руку и проводила к выходу. — Уверена, в вашей размолвке виноват именно он. Мой мальчик иногда импульсивен, это у него от отца. Слабость характера. Ты уж не будь к нему слишком строгой.
Уитни стиснула зубы, чтобы не вступиться за Паркера.
— Я постараюсь, — процедила она и вызвала такси. Сегодня пешком почему-то не получалось.
Найти Криса так и не удалось. Никто не знал, куда он подевался. И только вечером, когда Уитни сидела дома и вязала свитер для Паркера — ему ведь холодно будет в Италии зимой — раздался звонок. Олсен.
— Ну что? Где он? — взволнованно спросила Уитни и услышала:
— В Лондон улетел. Срочные дела.
Уитни тяжело сглотнула, теребя золотую цепочку на щиколотке.
— И надолго?
— Сказал, к венчанию в соборе Святого Катберта вернется, если ты все еще готова выполнить ваш договор. Если нет, то можешь отказаться, он придумает что-нибудь.
— Я готова! — выпалила Уитни, слезы снова навернулись. Она уткнулась лицом в колени, на которых лежали мягкие нитки, и взмолилась: — Олсен, я не знаю, что делать. Я очень сильно его ранила, слышала бы ты, что я ему говорила…
Та сочувственно вздохнула.
— Детка, сейчас с ним общаться бесполезно. Он включил Железного Паркера, режим самозащиты от душевной боли. В таком состоянии ты в него как в стену биться будешь.
Уитни повержено прикрыла глаза, проклиная вчерашнюю несдержанность, себя проклиная. Вроде не девочка, но еще не взрослая. Нашла любовь, а удержать не получается. Один бездумный жест — и звон чужого сердца до сих пор в ушах стоит.
Хотя, почему