Сто полей

– Он и вправду был безгрешен, – отвечал ангел. – Но пройди он еще несколько шагов, – и пришлось бы ему случайно убить человека и погубить свою душу. А сейчас он спасен, и подле господа.

Посему, заключил проповедник, не стоит роптать на пути господа, одному ему ведомо все. И не стоит гордиться, ибо всякий гордец – только меч в руках господа".

«Лучше б он меня убийцей назвал, – подумал Марбод, – чем мечом в чужой руке».

Когда проповедь кончилась, все вышли в первую пещеру, составили длинные столы, разложили семь видов злаков и простоквашу. Белые балахоны сняли, а пояса оставили.

Рядом с Марбодом за стол сел толстый лавочник в нанковом казакине.

– Отец мой, – спросил он, тяжело дыша, – а как с имуществом? Иные говорят – все раздай. Стольких, говорят, убиваешь, сколько могло бы кормиться от твоего излишка…

– Ересь, – коротко ответил привратник. – Пользуйся добром по совести, и все. Господь – наш верховный сеньор, и жаловал нам имущество в пользование, для нашего же блага. И грехом было бы обмануть доверие сеньора и присвоить пожалованное в собственность, и злоупотребить им. Потому-то, – продолжал монах, возвышая голос, – неугодны Господу грабежи и убийства, жадность, мошенничество, хищничество, чужеядство и страсть к насилию и чужому имуществу.

Слова проповедника были пустыми, а от самого человека шла та же страшная сила, которую Марбод чувствовал в королевском советнике, и которая злила его больше, чем все, что Арфарра делал и хотел.

Марбод разозлился и сказал:

– Если я не буду отнимать и грабить, как же мне прокормить дружину? Если не хвастаться удалью, – кто ж пойдет за мной?

Привратник в белом молча смотрел на него и на нефритовое кольцо с кречетом. Марбод стукнул кулаком по столу.

– Мне, – сказал Кукушонок, – плохо, что я убил твоего родича. Он мне снится. Никто не снится – этот снится, ходит, и к горлу тянется. Я сжег барана – чего ему еще от меня надо?

Сидящие за столом притихли, а монах все смотрел и смотрел.

– Я не отрекусь от родовых богов!

– Не надо отрекаться от родовых богов, ибо все они служат Единому и являются его свойствами.

Вдруг глаза проповедника засверкали, как встающая луна, шея раздулась и налилась красным, и он закричал:

– Ведомо, ведомо всем, что ты носишь на шее беса! Это не ты говоришь, а бес! Раздави его, – и говори голосом своим и господним!

Марбод сунул руку за пазуху и вытащил оттуда раковину в парчовом мешочке.

– Это не бес, – сказал Марбод, – это моя удача.

При виде мешочка проповедник задергался, как курица над огнем.

– Бес разбоя и грабежа, – закричал проповедник, – днем он ест с твоего меча, ночью пьет твою кровь, – раздави беса, или сегодня же погибнешь!

И с этими словами проповедник выхватил из рук Марбода пестрый мешочек, бросил его на пол и заплясал на нем. Марбод потом думал, что ничего бы страшного и не произошло, отбери он раковину, – но Марбод только закрыл глаза и услышал, как бес, или бог, или удача его захрустела под деревянным башмаком.

Тут же закричали снаружи, и в конце залы замахали руками сторожа. Людей сдуло, как золу с обгоревшего пня, куда-то в чрево холма. Марбод оттолкнул проповедника, подхватил лук и стрелы и выскочил из пещеры.

Ванвейлен спускался вниз темными анфиладами бывшей управы, когда кто-то окликнул его. Ванвейлен обернулся: в проеме ниши стоял не кто иной, как королевский дядюшка, Най Третий Енот. Най был в темно-вишневом кафтане с круглым белым воротником и поясом из серебряных блях. Каждая бляха изображала какое-нибудь животное. Это был очень дорогой пояс, и сделали его в империи. Волосы старого сеньора были собраны в узел и заколоты золотой шпилькой. Над воротничком, чуть ниже шеи, виднелась татуировка в виде морды енота. Раньше все воины отмечали тело такими знаками. Это делалось для того, чтобы после битвы, если у мертвеца заберут голову и одежду, можно было опознать тело.

Старый граф осмотрел купца с головы до ног:

– Как тебя… Ван… Вай… – знаешь ли ты, что Арфарра-советник хотел тебя арестовать в день праздника? Отчего, по-твоему, за твоей спиной стояло четыре стражника?

Ванвейлен озадачился.

– Знаешь ли ты, – продолжал граф, – что ламасские цеха делают все по слову Арфарры? И если вам не дали торговать в городе Ламассе, то этого не могло произойти без приказания Арфарры?

– Зачем вы мне это говорите?

– Чтобы ты сейчас садился на лошадь не спеша, и упал бы с лошади, как ты это сделал позавчера у Медвяного Отрога. Может статься, что кругом засмеются, когда ты упадешь с лошади, и король выглянет из окна и позовет тебя к себе. И если король, позвав тебя, спросит, как ему быть, вспомни, что я тебе сказал.

– Кто я такой, – изумился Ванвейлен, – чтобы король у меня о чем-то спрашивал?

– Ты посторонний, – промолвил Най, – а о важных решениях гадают на постороннем.

Старый граф повернулся, чтобы идти, и тут Ванвейлен схватил его за полу кафтана. Сеньор весь передернулся от отвращения.

– Эй, – сказал Ванвейлен. – Такие вещи не делаются даром!