Сто осколков одного чувства

А когда поняла, то заплакала и пошла на море. Мы застали ее в первый день тоски, когда в ней еще не забродила уксусная горечь. Не будем ждать, пока это произойдет, у нас и своих бед хватает, не так ли. А девочку пожалеет море. И куда лучше нас с вами.

Что же до мальчишки... Гад, конечно, что тут еще скажешь.

Хотя...

Он родился чистым, как квинта. И остался бы чистым навсегда, если б не старые часы...

Эротический этюд № 36 Подорожник

Он родился чистым, как квинта. И остался бы чистым навсегда, если б не старые часы...

Обыкновенные, настенные, грошовые, ценой в 10 рублей 40 копеек, купленные в советском галантерейном магазине мамой нашего героя лет эдак...надцать тому. Из тех часов, что годами живут на стене, став метрономом для всех сердец в доме...

Однако начало этой истории не имеет никакого отношения к домашнему уюту. Напротив, оно протирает бокал у стойки бара, каковые были редкостью с тот день, когда советская сумчатая женщина зашла в галантерейный магазин за часами.

Нынче их много. Баров. Как пасеки, они тянутся вдоль улиц, собирая горький мед одиночества с бутонов ночных фонарей. Иные полны пчел, иные заброшены. Но во всех пахнет медом и воском...

Словом, история началась в баре. Мальчишка сидел в уголке перед кружкой пива, смотрел на дверь и думал о том, что сейчас дверь откроется и в бар войдет Она. Он еще не был с Ней знаком и очень боялся, что не узнает при встрече. Он вообще не был уверен, что Она существует, но почему-то был абсолютно уверен в том, что Она ходит по барам. Мало того, он был уверен в том, что однажды их пути пересекутся. Иногда он трусливо признавался себе, что ждать судьбу с кружкой пива в руке приятнее, чем бегать за ней по сугробам. Но, в конце концов, каждый имеет право ждать, где хочет. Хотя бы и в баре за кружкой пива...

Ему надоело смотреть на дверь, он оглянулся по сторонам. В красном углу ринга с видом боксера в нокдауне сидел нализавшийся мужичок. Над ним по-тренерски хлопотала немолодая и некрасивая проститутка. Она давно уже звала его куда-то, то подскакивая, то присаживаясь, ни на минуту не умолкая. Он досадливо морщился.

За стойкой замер бармен с мертвыми глазами. От него пахло воском. Он тоже смотрел на дверь.

Больше в баре никого не было. Не считая Криса Ри.

...Нет, это неправильные пчелы, и мед у них – неправильный, пьяно подумал мальчик и пошел в туалет – отлить на дорожку.

Возвращаясь, он сразу понял, что Его Женщина уже здесь. От бармена пахло медом, он больше не смотрел на дверь. А девка в углу разошлась пуще прежнего, теперь она тянула своего попутчика за руку. А тот с обалдевшим видом смотрел туда же, куда косились медовые глазки бармена.

Мальчик остановился. Отсюда он еще не видел Свою Женщину, но ее отражение хохотало в глазах проститутки, плакало в зрачках пьяницы, таяло под ресницами бармена. Он узнал Ее сразу. И замер, боясь обмануться после следующего шага. И тут же сделал шаг, боясь, что она уйдет...

Она жевала. Не подумайте, что чавкала или, скажем, давилась от нетерпения. Ничего такого. Просто с аппетитом жевала горячий гамбургер. И запивала его пивом. У нее были голодные глаза и растрепанная ветром прическа. Она была очень мила. Мальчику показалось, что Она прекрасна.

Он снова остановился. Путь к его столику в архипелаге других, необитаемых, лежал мимо Нее. У него было три шага на размышления.

Три... Два... Один...

– Приятного аппетита, – сказал он, поравнявшись с ней.

– Спасибо, – она удивленно посмотрела на него и улыбнулась. Вблизи она оказалась старше и показалась еще красивее.

– Я хочу пригласить вас потанцевать.

– Можно, я сначала доем?

– Да. А можно я подожду здесь, за вашим столиком?

– Нет.

– А танцевать со мной пойдете?

– Пойду.

Он сидел за своим столиком и ненавидел Ее гамбургер. Она же, шкода такая, нарочно ела, не спеша, давая рассмотреть себя, как следует. Как Ее следует рассматривать, он не знал, поэтому просто уставился ей в глаза.

Ему показалось, что в мире наступила тишина. И не какая-нибудь обыкновенная, позвякивающая уздечками троллейбусов, а самая настоящая, оглушительная, как контузия после взрыва.

В такой тишине все происходящее начинает казаться сном. Сначала Ему приснилось, как Она досадливо отбросила свой бутерброд, как сама подошла к нему и что-то спросила. Он ответил наугад, не слыша собственного голоса. Потом ему приснилось, как они танцевали, только это было трудно, потому что музыки он не слышал. Потом сон понесся вскачь, обрывками, ему снились то ночные улицы, то полупустой бульвар, то салон такси и пролетающие мимо деревья... И все это время ему снилась Она – смеющаяся, очень близкая, понимающая каждую его фразу раньше, чем он успел произнести ее. Единственная...

Даже утром, проснувшись дома в середине дня, он ощутил в себе удивительную вчерашнюю тишину. Эта тишина была Счастье, и в этой тишине неоновой вывеской горела только одна фраза: «Завтра. Там же. В девять».