Сто лет

Он постарался избежать встречи с детьми или с работниками. Прошел прямо в прачечную и сдернул с себя морскую робу. Подняв тучу брызг, вымыл руки и лицо и в одних носках бросился в дом через главный вход. Работник так грохотал камнями, что Сара Сусанне не слышала, как Юханнес поднялся наверх. Она закрыла окно, но еще стояла там, придерживая одной рукой расстегнутую блузку…

Детородный орган Юханнеса зажил своей жизнью. Словно в нем сосредоточились все его силы. Юханнес подкрался сзади и обхватил Сару Сусанне руками. Они молчали, пока он целовал ее шею и гладил грудь. Она не спросила, как прошла поездка. Не спросила про Арнольдуса, хотя знала, что Юханнес должен был заехать к нему в Кьопсвик. Молча она повернулась к нему, откинула назад голову и закрыла глаза. Когда он приподнял ее юбки и рукой раздвинул ей ноги, она тяжело приникла к нему. Он отступил вместе с нею к двери и закрыл ее, скинул подтяжки, и тяжелые штаны из сермяги небрежно повисли на нем. Потом он поднял ее на себя и прислонил к двери.

Наконец их дыхание успокоилось и звуки, доносившиеся снизу, стали реальными, но он все еще держал ее. Крепко. Между дверью и своим жилистым телом.

Так в тот год в Хавннес пришла весна. Без лишних слов вокруг флагштока была разбита клумба. Летом работник сколотил небольшие мостки, которые клали на камни, окружавшие клумбу, когда нужно было поднять флаг. На полях и вокруг домов все зеленело и плодоносило. И Сара Сусанне тоже. Невысокие березы дразнили людей ароматом своих соков. Чайки перестали кричать, они сновали в воздухе, как челноки, прилетая к птенцам с кормом и снова улетая за ним. Пошла мелкая сайда, ее было столько, что можно было ловить на любую снасть.

Магда была четвертым ребенком в семье. Ее зачали в мае на чердаке. Родилась она в феврале 1870 года во время небывалых морозов, которые стояли в ту зиму. Девочка была крохотная и недоношенная, поэтому ее крестили сразу же, как перерезали пуповину. К тому же у Сары Сусанне не было молока. К счастью, они нашли незамужнюю женщину, которую пичкали сливками и соком черной смородины, чтобы, кроме Магды, она могла кормить и собственного ребенка. Кормилицу поместили в комнату рядом с гостиной, эту комнату берегли для важных гостей, которым было трудно подниматься на второй этаж. Раньше кормилица хотела отдать своего ребенка на воспитание чужим людям, но теперь могла этого не делать.

– Это нам дар Божий! – серьезно сказала Сара Сусанне, когда Юханнес привез кормилицу.

Она в этом не сомневалась. И все-таки не могла ощутить в себе чувство материнства. Материнства, для которого была воспитана. Которое все имели в виду, хотя и не говорили об этом прямо. Из-за которого сестра Марен и в собственных глазах, и в глазах всех окружающих была неполноценной женщиной, потому что не могла родить ребенка. Ибо материнство – основа всего сущего на земле.

Сара Сусанне испытывала только внутреннюю усталость. И днем и ночью. Постыдное бессилие, объяснить которое было нечем. Ведь у нее было все, кроме молока. Она мучилась весь конец зимы, не хотела никого видеть. Сестры и родственницы, привозившие ей лакомства и распашонки ребенку, находили бледную и словно замороженную Сару Сусанне.

– Ей надо пить много сливок и смеяться! Она засохла, как старый пергамент! – сказал Арнольдус Юханнесу однажды вечером, когда они сидели в лавке за бокалом вина.

Но сестра Иверине предложила другой выход из положения:

– Перестань каждый год дарить ей по ребенку! Этим ты убьешь ее, она не доживет и до тридцати!

На такое Юханнес не мог ответить, поэтому он только кивнул. Несколько раз. Один за другим. Но понимал, что этот метод лечения невозможен, если только сама Сара Сусанне не откажет ему. А такого, к счастью, пока не случалось еще ни разу. Даже после рождения Иакова, когда у нее еще были свежи разрывы после родов, она ему не отказывала. В конце концов она поправилась, и он так и не услышал от нее ни одной жалобы. Напротив.