Однако неизбежное напряжение прорвалось наружу лишь через много лет. Супруги решили выкупить свой дом на Литтл-Сент-Мэри-лейн. Хокинг наступил на горло собственной гордости и снова отправился к казначею, чтобы попросить у Киз-колледжа ипотеку. Администрация обследовала здание, решила, что это невыгодное вложение, и отказала. В очередной раз выяснилось, что статус научного сотрудника Кембриджского университета «в реальной жизни» мало чем помогает. Но супруги не сдались и обратились в жилищно-строительный кооператив, получили заем и оформили ипотеку. Родители Стивена дали денег на ремонт, и все та же компания друзей вызвалась помочь – на сей раз с покраской и поклейкой обоев. Дом был маленький, но Хокинги прожили там еще несколько лет, до середины 1970-х, когда разросшейся семье стало в нем тесно. А пока он служил им верой и правдой. После косметического ремонта он стал еще уютнее, чем раньше, когда Хокинги его снимали, а главное – теперь это был их собственный дом, тихая гавань, где можно было растить детей.
Хорошо быть молодым – особенно в 1960-е. То было время колоссальных, пусть и несбыточных надежд, эпоха пробуждения, наставшая через двадцать лет после окончания Второй мировой, когда все лишения были позади, время новых начинаний и оптимизма во всех сферах жизни. А во второй половине десятилетия на Западе произошла первая настоящая контркультурная революция, породившая новую музыку, новую литературу, новую живопись и скульптуру. Всего несколько лет назад прогремел судебный процесс по поводу цензурного запрета на публикацию «Любовника леди Чаттерлей» Д.-Г. Лоуренса, который снес, казалось бы, непреодолимую стену викторианской морали и элитизма, когда был задан незабываемый вопрос: «Неужели вы хотели бы, чтобы эту книгу прочла ваша жена или ваша прислуга?» Начались эксперименты с наркотиками – этим баловались и «Битлз», и «Роллинг Стоунз», и, похоже, половина британской и американской молодежи; юбки становились все короче, волосы – длиннее.
Хокинги и их кембриджские друзья не слишком интересовались модой и поп-музыкой, хотя Джейн любила мини-юбки и модные прически. Но революция наметилась и в мире науки. Джордж Эллис живо вспоминает, как в апреле 1969 года наблюдал первый полет британского «Конкорда» и с каким восторгом думал о достижениях науки и техники, мгновенно покоряющих весь мир. Прошло всего несколько месяцев – и приятели увлеченно наблюдали на телеэкранах «крошечный шаг» Нила Армстронга, когда лунный модуль «Орел» сел на поверхность Луны в море Спокойствия на расстоянии 385 000 километров от нас. «“Орел” прилунился, – сказал тогда Нил Армстронг. – Поверхность покрыта тонкой пылью. В этом есть какая-то нежная красота, будто в американских пустынях». Тогда казалось, что для человека нет ничего невозможного.
В 1969 году Хокинги и Эллисы вместе отправились отдохнуть. Внезапно в моду вошли заграничные поездки: цены резко упали, и очень многие могли позволить себе купить тур, например, в Испанию или на ее острова, особенно на Майорку. Друзья прилетели в аэропорт «Пальма» на Майорке и провели короткий отпуск в прогулках по девственным миндальным рощам, пили местное вино и загорали на чистых пустынных пляжах, где тогда еще почти не было англосаксов, тем более подвыпивших хулиганов.
Хокинг еще никогда так много не работал – и это приносило свои плоды. В 1966 году он получил премию Адамса за статью «Сингулярности и геометрия пространства-времени» («Singularities and the Geometry of Spacetime»). В конце 1960-х Хокинг в основном продолжал исследования, которые легли в основу поразительной последней главы его диссертации. Почти все его работы тех лет написаны совместно с Роджером Пенроузом, который тогда был профессором прикладной математики в Биркбек-колледже в Лондоне.
Одна из главных трудностей, с которыми они столкнулись в ходе работы, состояла в математическом доказательстве своих теорий, превращении их из отвлеченных идей в эмпирически правдоподобные гипотезы; они должны были разработать новые приемы вычислений. С подобными сложностями сталкивался за полвека до этого и Эйнштейн, когда математически доказывал ОТО. Эйнштейн не был блестящим математиком – как и Хокинг. Зато, к счастью для Хокинга, блестящим математиком был Пенроуз. Более того, Пенроуз был в первую очередь именно математик, а уже затем физик – но на таком глубоком уровне, где эти дисциплины уже почти неразличимы.