Стивен Хокинг. О дружбе и физике

Я кивнул головой. После моего предыдущего визита в Кембридж мне пришлось перенести операцию из-за непроходимости тонкой кишки. Однажды, вскоре после этого, я потерял сознание и попал в госпиталь. Давление у меня упало до 58/30 из-за сильного желудочно-кишечного кровотечения. Мне поставили капельницу и начали делать бесчисленные переливания крови – в общей сложности в меня влили почти семь литров. Это как если бы вы полностью поменяли масло в двигателе вашего автомобиля. Остановить кровотечение не удавалось – даже после дюжины исследований и процедур врачи не могли установить причину и найти кровоточащий сосуд. Однажды ночью, лежа в отделении интенсивной терапии, я услышал разговор врача с одним из пациентов – он просил присмотреть за мной, так как была опасность, что я потеряю много крови и не доживу до утра. Этот врач, по-видимому, пропустил в медицинском колледже те занятия, на которых учили медицинской этике – понижать голос в присутствии пациента. И предсказатель из него оказался никудышный. Через десять дней кровотечения прекратились так же внезапно, как и начались.

Лежа на больничной койке, к тому же услышав прогноз о своей скоропостижной кончине, я поневоле начал задумываться о самых разных вещах. О том, что, может быть, мне не доведется больше повидаться со своей семьей. Как сложится жизнь моих детей. Какие у них будут семьи? Я никогда не узнаю. И не смогу помочь им, если они будут во мне нуждаться. Они еще совсем маленькие – будут ли они вспоминать обо мне? Какой смысл был в моей жизни?

Перед моими глазами вспыхивали и гасли случайные образы: волны в океане, берег моря под лучами солнца, горы под снежным покровом. Обычные виды, но сейчас они доставляли мне утешение. Я взглянул в окно, и меня поразила потрясающая красота голубого неба над Калифорнией и привычный пейзаж с пальмами поблизости. Раньше я недостаточно ценил все это, принимая как само собой разумеющееся. Может быть, мне стоило чаще обращать внимание на всю эту красоту? Не слишком ли поздно я спохватился?

Я подумал: беспокоят ли Стивена похожие мысли? Много ли раз, когда он находился между жизнью и смертью, представало небо перед его мысленным взором? Думал ли он о звездах, на которые так любил смотреть? Придавали ли ему силы мысли о том, что он должен жить ради своих детей? Сожалел ли он о чем-нибудь? Его жизни угрожало столько опасностей – осложнения, связанные со трахеостомой, легочная инфекция, нарушение натриевого баланса; находиться на смертном одре стало для Стивена привычным делом. Удары судьбы, один за другим, настигали его, но он сохранял удивительное спокойствие перед лицом притаившейся за углом кончины. Все эти мысли, которые внезапно посетили меня во время кризиса, наверняка неоднократно приходили и к Стивену.

Находясь в палате интенсивной терапии, я ощутил свою крайнюю уязвимость в этом мире. Я подумал тогда: Стивен казался мне раньше таким беззащитным, но я сильно заблуждался на его счет. Мне пришло в голову, что за фасадом хрупкой бренной оболочки Стивена скрывается его несокрушимая личность. Научный эксперимент зиждется на наблюдениях и доказательствах и, несмотря на все видимые признаки и заявления врачей, доказательства говорили о том, что ничто не могло подкосить Стивена. Я же, напротив, оказался нестойким. Лежа на той больничной койке, я подумал: а что, если из нас двоих именно я, по иронии судьбы, уйду из жизни раньше, чем мы закончим нашу книгу? Мне приснился сон. Я запомнил не все, но во сне мы со Стивеном соревновались в беге на скорость. Я радостно рванул вперед на старте, а он оказался сзади, медленно продвигаясь на своем кресле с гудящим от натуги мотором. И вдруг я свалился с ног и остался лежать на беговой дорожке, а Стивен проехал мимо меня – широкая улыбка на лице и вздернутые ввысь брови.

Странно, что меня посещали такие мысли и видения на предполагаемом смертном ложе. Но они были у меня, и я рассказал об этом Стивену. Кажется, его это позабавило.

– Вы любите заключать пари, – сказал я. – Давайте держать пари о том, кто из нас уйдет первым.

Он нахмурился.

– Почему нет? – спросил я.

Он начал печатать.

– Проигравший не сможет заплатить, – был его ответ.

В этом был свой резон. Я отхлебнул вина и спросил, не будет ли он возражать, если я вытру капельку жидкости, собравшуюся у него на подбородке. Стивен не возражал.

Я часто бывал со Стивеном один на один, и сиделки постепенно приучились к тому, что его можно оставлять на меня ненадолго во время их отсутствия – я вполне справлялся с их обязанностями, если имелась в виду не очень существенная помощь. Стивен ценил внимание. Иногда он просил помочь ему усесться удобнее или поправить его очки – ему просто хотелось контакта с другим человеком. Кажется, ему нравилось, когда до него дотрагивались. Мне было понятно это желание. Он спал один, и ему не к кому было прислониться; не было никого, кто мог бы его приласкать. Он не мог даже обнять друзей при встрече или пожать руку в знак приветствия.