Стихотворения. Рассказы. Пьесы

Андреа. Это станет основанием новой физики.

Галилей. Спрячь за пазуху.

Андреа. А мы думали, что вы переметнулись. И я громче всех обвинял вас!

Галилей. Так и следовало. Я учил тебя науке, и я же отверг истину.

Андреа. Это меняет все. Все.

Галилей. Да?

Андреа. Вы спрятали истину. Спрятали от врага. Да, и в нравственности вы на столетия опередили нас.

Галилей. Объясни это, Андреа.

Андреа. Мы рассуждали так же, как люди толпы: «Он умрет, но не отречется». Но вместо этого вы вышли из тюрьмы: «Я отрекся, но буду жить». Мы сказали: «Ваши руки замараны». Вы ответили: «Лучше замараны, чем пусты».

Галилей. «Лучше замараны, чем пусты»! Звучит реалистически. Звучит по-моему. Новой науке — новая нравственность.

Андреа. Я первым должен был бы понять это! Мне было одиннадцать лет, когда вы продали венецианскому сенату подзорную трубу, изобретенную другим. И я видел, как вы нашли для этого же прибора бессмертное применение. Ваши друзья качали головой, когда вы склонялись перед мальчишкой во Флоренции, а наука приобрела аудиторию. Ведь вы всегда смеялись над героями. Вы говорили: «Страдальцы нагоняют на меня скуку». Вы говорили: «Несчастье проистекает из неправильных расчетов» и «Когда имеешь дело с препятствиями, то кратчайшим расстоянием между двумя точками может оказаться кривая».

Галилей. Да, я припоминаю.

Андреа. И когда, в тридцать третьем году, вы сочли нужным отречься от одного популярного тезиса вашего учения, я должен был понять, что вы просто отстранялись от безнадежной политической драки, с тем чтобы продолжать ваше настоящее дело — науку.

Галилей. Которая заключается…

Андреа. …в изучении свойств движения, являющегося матерью машин; именно они сделают землю такой благоустроенной, что можно будет отказаться от неба.

Галилей. Вот именно!

Андреа. Вы обрели время, чтобы создать научный труд, который могли создать только вы. Если бы вы погибли в огненной славе костра, то победителями были бы они.

Галилей. Они и есть победители. И нет таких научных трудов, которые мог бы создать только один человек.

Андреа. Почему же вы тогда отреклись?

Галилей. Я отрекся потому, что боялся пыток.

Андреа. Нет!

Галилей. Они показали мне орудия.

Андреа. Значит, не было обдуманного расчета?

Галилей. Не было.

Пауза.

Андреа(громко). Наука знает только одно мерило — вклад в науку.

Галилей. И я внес этот вклад. Добро пожаловать в сточную канаву, мой брат по науке и кум по измене! Ты ешь рыбу? Есть у меня и рыба. Но воняет здесь не от рыбы, это я сам провонял. Я продаю, ты покупаешь. Вот он, священный товар, перед которым нельзя устоять, — книга! При виде ее текут слюни, в них тонут проклятия. Великая вавилонская блудница, мерзостная смертоубийственная тварь разверзает чресла, и все становится иным. Да будет свято наше мошенническое, всеобеляющее, одержимое страхом смерти содружество!

Андреа. Страх смерти свойствен человеку! Человеческие слабости не имеют отношения к науке.

Галилей. Нет?! Дорогой мой Сарти, даже в моем нынешнем состоянии я все же чувствую себя способным дать вам несколько указаний о том, что имеет отношение к науке, которой вы себя посвятили.

Короткая пауза.