Я волок мой полок из последней силы,До Франкфуртер Алле дополз едва,Закружилась моя голова,Ну и слабость! — я подумал, — о, боже!Шаг или два — я свалюсь полудохлый и хилый;Тут я грохнулся оземь всеми костьми, через десять минут,не позже.Едва со мной приключилось это(Извозчик пошел искать телефон), —Голодные люди с разных сторонХлынули из домов, дабы урвать хоть фунт моей плоти.Мясо живое срезали они со скелета.Но я же еще дышу! Что ж вы смерти моей не подождете!Я знавал их прежде — здешних людей. Они самиПриносили мне средство от мух, сухари и сольцу,И наказывали ломовику-подлецу,Чтоб со мной по-людски обращался жестокий возница.Нынче они мне враги, а ведь раньше мы были друзьями.Что же с ними стряслось? Как могли они так страшноперемениться?Не пойму я — в силу каких событийИсказились они? Я себе задаю вопрос:Что за холод прошиб их, что за морозПростудил их насквозь? Озверели, что ли, от стужи?Поскорей помогите же им, поспешите,А не то такое вас ждет, что даже в бреду не придумаешьхуже.
1920
КАЛЕНДАРНЫЕ СТИХИ
Хоть и вправду снег разъел мне кожуИ до красноты я солнцем продублен.Говорят, что не узнать меня, ну что же!Кончилась зима — другой сезон.На камнях спокойно он разлегся,Грязь и тина на башке растут,Звезды, что начищены до лоска,Знать не знают, толст он или худ.Вообще созвездья знают мало,Например, что он изрядно стар.И луна черна и худощава стала.Он продрог на солнце и устал.Ах, на пальцах черных толстый ноготь,Лебедь мой, не стриг он и берег,Отпускал, не позволяя трогать.Лишь просторный надевал сапог.Он сидел на солнышке немного,В полдень фразу он произносил,Вечером легчало, слава богу,По ночам он спал, лишившись сил.Как-то хлынула вода, зверье лесноеИсчезало в нем, а он все жрал,Воздух жрал и все съестное.И увял.