Стихотворения

Они встречают нас и вводят в дом,

но в нашем доме пахнет воровством.

А мы рукой на прошлое: вранье!

А мы с надеждой в будущее: свет!

А по полям жиреет воронье,

а по пятам война грохочет вслед.

И снова переулком — сапоги,

и птицы ошалелые летят,

и женщины глядят из-под руки…

В затылки наши круглые глядят.

1957

* * *

Глаза — неведомые острова

лугов зеленых,

тобою населенных.

Там не в чести слова

и часовые стерегут кордоны.

Там, прямо в утро

окуная головы,

воркуют голуби

задумчиво и мудро.

Там окна плещут

на рассвете ставнями…

А я прикинусь странником,

мешок — за плечи.

Мне нужно в ту страну!

И, поздно или рано,

я зоркую охрану

обману.

1957

ПОДМОСКОВЬЕ

1

Март намечается.

Слезою со щеки

вдруг скатывается издалека…

И вербины цветы, как серые щенки,

ерошат шерсть и просят молока.

И тополи попеременно

босые ноги ставят в снег,

скользя,

шагают, как великие князья, —

как будто безнадежно, но надменно.

2

Кричат за лесом электрички,

от лампы — тени на стене,

и бабочки, как еретички

горят на медленном огне.

Сойди к реке по тропке топкой,

и понесет сквозь тишину

зари вечерней голос тонкий,

ее последнюю струну.

Там отпечатаны коленей

остроконечные следы,

как будто молятся олени,

чтоб не остаться без воды…

По берегам, луной залитым,

они стоят: глаза — к реке,

твердя вечерние молитвы

на тарабарском языке.

Там птицы каркают и стонут.

Синеют к ночи камыши,

и ветры с грустною истомой

все дуют в дудочку души…

3

На белый бал берез не соберу.

Холодный хор хвои хранит молчанье.

Кукушки крик, как камешек отчаянья,

все катится и катится в бору.

И все-таки я жду из тишины

(как тот актер, который знает цену

чужим словам, что он несет на сцену)

каких-то слов, которым нет цены.

Ведь у надежд всегда счастливый цвет,

надежный и таинственный немного,

особенно, когда глядишь с порога,

особенно, когда надежды нет.

4

А знаешь ты,

что времени у нас в обрез

и кошельки легки без серебра,

учитель мой, взъерошенный как бес,

живущий в ожидании добра?

Когда-нибудь

окончится осенний рейс,

и выяснится, наконец, кто прав,

и скинет с плеч своих наш поздний лес

табличку медную:

«За нарушенье — штраф!»

Когда-нибудь

внезапно стихнет карусель

осенних рощ и неумытых луж,

и только изумленное:

«Ужель

возможно это?!» —

вырвется из душ.

И в небеса

взовьется белый дым змеей,

и, словно по законам волшебства,

мы пролетим над теплою землей

в обнимку,

как кленовая листва…

5

Где-то там, где первый лег ручей,

где пробился корм, парной и смачный,

начинаются бунты грачей

и жуков торжественные свадьбы.

И меж ними, словно меж людьми,

разворачиваются,

как горы,

долгие мистерии любви

и решительные разговоры.

И к коричневым глазам коров,

и к безумным бусинкам кошачьим

подступают из глубин дворов

и согласие и неудачи…

И тогда доносится с небес,

словно мартовская канонада:

— Вы хотите друг без друга,

без маеты?…

— Не надо! Нет, не надо!

1956-1957

ВОБЛА

Холод войны немилосерд и точен.

Ей равнодушия не занимать.

…Пятеро голодных сыновей и дочек

и одна отчаянная мать.

И каждый из нас глядел в оба,

как по синей клеенке стола

случайная одинокая вобла

к земле обетованной плыла,

как мама руками теплыми

за голову воблу брала,

к телу гордому ее прикасалась,

раздевала ее догола…

Ах, какой красавицей вобла казалась!

Ах, какой крошечной вобла была!

Она клала на плаху буйную голову,

и летели из-под руки

навстречу нашему голоду

чешуи пахучие медяки.

А когда-то кружек звон, как звон

наковален,

как колоколов перелив…

Знатоки ее по пивным смаковали,

королевою снеди пивной нарекли.

…Пятеро голодных сыновей и дочек.

Удар ножа горяч как огонь.

Вобла ложилась кусочек в кусочек —

по сухому кусочку в сухую ладонь.

Нас покачивало военным ветром,

и, наверное, потому

плыла по клеенке счастливая жертва

навстречу спасению моему.

1957

* * *

А.Ш.

Нева Петровна, возле вас — все львы.

Они вас охраняют молчаливо.

Я с женщинами не бывал счастливым,

вы — первая. Я чувствую, что — вы.

Послушайте, не ускоряйте бег,

банальным славословьем вас не трону:

ведь я не экскурсант, Нева Петровна,

я просто одинокий человек.

Мы снова рядом. Как я к вам привык!

Я всматриваюсь в ваших глаз глубины.

Я знаю: вас великие любили,

да вы не выбирали, кто велик.

Бывало, вы идете на проспект,

не вслушиваясь в титулы и званья,

а мраморные львы — рысцой за вами

и ваших глаз запоминают свет.

И я, бывало, к тем глазам нагнусь

и отражусь в их океане синем

таким счастливым, молодым и сильным…

Так отчего, скажите, ваша грусть?

Пусть говорят, что прошлое не в счет.

Но волны набегают, берег точат,

и ваше платье цвета белой ночи

мне третий век забыться не дает.

1957

* * *

Не бродяги, не пропойцы,

за столом семи морей

вы пропойте, вы пропойте

славу женщине моей!

Вы в глаза ее взгляните,

как в спасение свое,

вы сравните, вы сравните

с близким берегом ее.

Мы земных земней.

И вовсе

к черту сказки о богах!

Просто мы на крыльях носим

то, что носят на руках.

Просто нужно очень верить

этим синим маякам,

и тогда нежданный берег

из тумана выйдет к вам.

1957

ВАНЬКА МОРОЗОВ

А. Межирову

За что ж вы Ваньку-то Морозова?

Ведь он ни в чем не виноват.

Она сама его морочила,

а он ни в чем не виноват.

Он в старый цирк ходил на площади

и там циркачку полюбил.

Ему чего-нибудь попроще бы,

а он циркачку полюбил.