А еще поэзия В.Блаженного корнями уходит в родной фольклор. И это не просто реминисценции из сказок, или песен, или небылиц – это сама энергия плачей, заговоров, ворожбы. Недаром множество его стихотворений построено на рефрене (единоначалие лежит и в структуре библейских текстов) – и рефрен этот, как правило, содержит важнейший для поэта посыл, равный заповеди или заклинанью. Если составить условный перечень таких рефренов, то получится кодекс поэта: «моя бедная мать», «разыщите меня», «и если не Господь, то кто же», «он спал», «тоскую«, «узнаю свою смерть», «человек, умирая, становится», «я не вовсе ушел» – оборвем эксперимент в самом начале…
Вообще, все стихи В.Блаженного – это мощные вариации нескольких тем, на невнимательный взгляд кажущиеся всего лишь вариантами одного и того же стихотворения, – Мандельштам в таких случаях говорил: стихи-побеги. Часть этих корневых «луковиц», из которых, как стрелки или лучи, тянутся неповторимые ростки, мы в нашем очерке обозначили – часть осталась за пределами рассмотрения, но это непринципиально. Главное ощутить, читая В.Блаженного, его цельность и верность себе. А.Кушнер справедливо сказал в письме к поэту: «Вы пишете о самом главном: о жизни, о смерти, одиночестве, детстве. Как замечательно Ваше постоянство, какой духовной силой и мужеством надо обладать, чтобы не бояться возвращаться все к тому же и писать почти теми же словами, но по-другому».
В.Блаженный – не боится.
Не боится он и упреков в неровности стиховой ткани, в перепадах от стихов блистательно классических – к едва ли не дилетантским (я бы сказала «влажным» – чистым, но словно бы не отжатым). Все, писавшие о Блаженном (или писавшие – ему), обязательно отмечали некую неотделанность формы: прежде всего неточные рифмы (а порою и попросту весьма отдаленные ассонансы в конце строк) и указывали на некритическое многословие внутри варьирующихся строф. Однако думается, тут мы сталкиваемся не с ремесленным дилетантизмом, а с редким явлением, о котором Тынянов говорил так: «Неотделанность может становиться эстетически выразительным фактором, побеждающим автоматизм чтения». О том же Айзенштадту писал и Арсений Тарковский: «К Вашим стихам неприменимы требования, с которыми я воспринимаю чужие стихи, например, я не люблю неточной рифмы; все мелочи исчезают из глаз (из слуха) – остается только существенное, чем живо Ваше творчество, – сила Вашего духа (у Вас всегда слабость жизненности оборачивается силой духа, духовности). Очень велика Ваша убежденность. Ваш диктат поэта мощен, подчиняешься ему беспрекословно».
Лежащая перед вами книга Вениамина Блаженного – дивная весть о нелегкой и победоносной полноте обретения. Поэтом обретена личная духовная истина.