кроме денег, Раджу, но как попадется навстречу нищий или калека —
так глядят, будто он недостоин имени человека
кроме денег, но не для того, Раджу, чтоб жене купить на базаре
дорогих украшений или расшитых сари
а пойти и сдать в банк, и соседям служить примером —
и ходить только в сером, и жена чтоб ходила в сером
женщины их холены, среди старух почти нет колченогих, дряблых
но никто из мужчин не поет для них,
не играет для них на таблах
дети их не умирают от скверной воды, от заразы в сезон дождей или черной пыли,
только я не видел, чтоб они Бога благодарили
старики их живут одни, когда их душа покидает тело —
часто не находят ничьей, чтобы проводить ее захотела
самое смешное, Раджу, что они нас с тобой жалели:
вы там детям на хлеб наскребаете еле-еле,
спите на циновке, ни разу не были ни в театре, ни на концерте —
люди, что друг другу по телефону желают смерти
я прожил среди них пять дней и сбежал на шестые сутки —
я всерьез опасался, что навсегда поврежусь в рассудке
и моя Сангита аж всплеснула руками, как меня увидала:
принесла мне горячих роти и плошку дала
что с тобой, говорит, ты страшнее ракшаса, бледнее всякого европейца,
я аж разрыдался, Раджу, надо ж было такого ужаса натерпеться
Верной дорогой
Саше Гаврилову
край у нас широк, изобилен,
бесконечно сакрален
сколько у нас древних зубодробилен,
вековых душераздирален
перед путешественником, где черен,
где еще промышленно не освоен,
целый горизонт лежит живодерен
и предателебоен
всяк у нас привит, обезболен,
власти абсолютно лоялен,
это слышно с каждой из колоколен,
изо всех шапкозакидален
и сладкоголосый, как сирин,
и красивый, как Сталин
нами правит тот, кто всесилен
и идеален
от восторга мы не ругаемся больше матом,
не ебемся, не курим,
нас по выходным только к банкоматам
выпускают из тюрем
в школе, без вопросов и встречных реплик,
наши детки, краса-отрада,
собирают нам из духовных скрепок
макеты ада
судя по тому, как нас вертухаи обходят хмуро,
и на звук подаются, дрогнув, —
скоро снова грянет большая литература
и кинематограф
Шарлатаинство
Тате Кеплер
кроме балагуров, унявшихся в прежней наглости,
престарелых красавиц, изогнутых боево —
кто еще с нами дремлет на ветреных пляжах в августе?
только тучи и мидии, более никого.
кроме нас, выбывших из правдолюбивых, спорящих
(речи обличительны, добродетели показны),
кто еще свидетель всей этой роскоши, этой горечи,
этой пегости, ржавчины, белизны.
потому что воюющий с адом всегда навлекает весь его
на себя,
тьма за ним смыкается, глубока.
только мы проиграли все, это даже весело:
мы глядим, как движутся облака.
с мокрыми волосами, разжалованные, пешие,
бесполезные, растерявшие что могли,
мы садимся на берегу пожинать поспевшие
колыбельные, штормы, закаты и корабли.
да, мы слышали: хрипнет мир, и земля шатается,
как дурное корыто, стремится в небытие.
шарлатаны вершат свои шарлатанцы и шарлатаинства.
может, только это удерживает ее.
я был тоже юн здесь. тогда люты
были нравы панкующей школоты.
я был так бессмертен, что вряд ли ты
веришь в это, настолько теперь я жалок.
я писал здесь песни, и из любой
кухни подпевали мне вразнобой;
я царил и ссорил между собой
непокорных маленьких парижанок.
я ел жизнь руками, глазел вокруг.
полбутылки виски в кармане брюк.
я был даровит — мне сходило с рук.
мне пришло особое приглашенье.
лишь тогда и можно быть циркачом,
когда ангел стоит за тобой с мечом —
он потом исчезнет, и ты ни в чем
не найдешь себе утешенья.
я жил в доме с мозаикой — кварц, агат.
я мог год путешествовать наугад.
но пока писалось, я был богат,
как открывший землю.
(проговорив-то
вслух это тебе, я только больной урод,
чемодан несвежих чужих острот,
улыбнешься девушке — полный рот
черного толченого шрифта).
двадцать лет в Булони или Шайо
люди раскупали мое вранье.
я не знал, что истрачивал не свое.
что разменивал божью милость.
а теперь стал равен себе — клошар.
юность отбирается, как и дар —
много лет ты лжешь себе, что не стар.
лжешь, что ничего не переменилось.
Молодость-девица,
взбалмошная царица
всего, что делается
и не повторится.
чаянье, нетерпение,
сладостная пытка —
всё было от кипения,
от переизбытка.
божественное топливо,
биение, напряжение —
дай тем, кем мы были растоптаны,
сил вынести поражение,
кем мы были отвергнуты —
не пожалеть об этом,
а нам разве только верности
нашим былым обетам,
так как срока давности —
радуга над плечами —
нет только у благодарности
и печали.
Стихи — 2015
Колыбельная для Ф.А
сыну десять дней сегодня
засыпай, мой сын, и скорее плыви, плыви
словно в маленькой джонке из золотой травы
вдоль коричневой Ганги в синий фонтан Треви
принеси людям весть с холодной изнанки смерти,
с видимого края любви
засыпай, моя радость, и убегай, теки
словно лунное масло, в долины и родники,
в голубые лиманы, на дальние маяки
погружая в питерские сугробы, в пески Гокарны
сразу обе руки