Я проигрываю это, чтобы нащупать точку, где музыка наталкивается на сопротивление – чтобы сломить это сопротивление и встретиться с музыкойи снова этот дом колосс из шлакоблоков, бетон с остатками тростника с фабричной низины, раствор с отпечатками трёх больших рукэти ослепшие глаза, этот сводчатый конгломерат из миллионов рабочих глаз времён и мест – и золотой кнут как молния над крышейзолотой кнут, мои друзья, который висел на его поясе, пылающие слова, которые выжгли себя до самой сердцевины его тела, когда солнце и он гарцевали по пустынетак я представляла себе Рембо с тремя большими руками, две для себя, третья для безвестноготак я представляла себе музыку – о эти две мои руки, которые сопротивляются тому, чтобы найти третьюи снова этот дом, где негр широко распахнул глаза как прожектора, разъедающие воздух, где кровь негра удобрила каменную кладку монахов, где плодовитая женщина из какого-то уголка мира в углу мексиканского храма родила вот эти свои крикитам на улице снег грязная кромка вокруг самого обычного северного дома с книгами, ванной и центральным отоплением, а сверх того лишь с презреньицем к тому что мы потеряли и нашлитам в верхней комнате я ищу и ищу свою третью руку, может она спряталась в снегу, может выберется сама, прокрадётся ощупью к сердцу стихотворения, натолкнётся на моё сопротивление посреди стихая проигрываю это, чтобы нащупать точку, чтобы после этого уже ничего больше не нащупывать, чтобы замереть на мгновение точкой в доме в теле мира, дать на мгновение невозможный ответ на невозможный поворот моих вопросов – если уж снова проиграть эту невозможную точку за точкой и паузу за паузой вплоть до центра времени, где можно запросто послать прощальное письмо, до десяти, когда почтальон вынимает письмано миленькое письмецо которое ничего без надобности не ворошит в минувшем уже отправлено года этак четыре назадя забыла сегодня тебе рассказать о мужчине в белой униформе который шёл по заснеженной улице, в белоснежных лакированных туфлях и с таковыми же усами, с букетом в левой протянутой руке, как ни в чём не бывало, я думала, он мёртвя забыла рассказать, что я думаю о твоей жизни как о смерти, что я снова и снова погребаю своё тело в твоём теле, что я снова и снова назначаю срок твоему счастью, которое не знает сроков, назначаю срок своим стихам, которые…если бы я могла начать с крика в храме, снова в этом доме, чтобы все они стояли во весь рост, все были жизнью в твоей жизни,жизнью, мои друзья, которая висела на его поясе и пылала, сгорела под африканским солнцем,вернитесь, мои друзья, и объясните вновь и вновь – это чистое золото и зияющая безвестность, как сочувствие у тех, кто говорит о чём угодно другомя думаю о твоей жизни, пусть это пребудет внутри, пусть это пребудет сердцевиной моих стихов