Стихи — это то, что от жизни осталось... Избранное

Довольно прозы!
Проза хороша,
когда в словах отсутствуют созвучья,
мои стихи — как ниточка паучья,
и я боюсь ее перекусить.

Я замираю с приоткрытым ртом,
и время на мгновенье замирает,
но ниточка во мне не умирает:
ее исток — неведом и глубок,
и слышу я, как прыгает клубок,
когда язык разматывает нитку.

Идут стихи.
И я куда б ни шел —
   они за мной,
как ниточка паучья,
вот-вот и фейерверками созвучья
взорвутся и, как факелы, — за мной.
Они — за мной,
как детский пароход
на ниточке — сквозь бури и туманы,
как девочка — сквозь холод и обманы,
когда любить приходит ей черед,
как за бумажным бантиком котенок —
играя и не ведая судьбы.

Идут стихи —
как пламя из потемок,
как вишенка с надкусанной губы.

1965

Уходит дерево

Нам дерево дано за образец
стремленья вверх,
урок противоречья.

Земля и небо — дело человечье.
А дерево как будто ни при чем.

Но корни нас уводят в духоту,
как поезд в полдень, вздрагивая, катит.
Квадрат окна скользит по проводам.
И церковка скользит по горизонту,
о отставая, то перегоняя…
Носы и лбы расплюснуты в окне.

И мы — по горло в этой глубине.
Но я не верю в эту иллюзорность.

Падение вытягивает стропы,
и боль в костях сдвигает позвонки.
Взлетает жук —
   на грани катастрофы,
расталкивая телом стебельки,
свой малый вес —
себя одолевая.
И смысл его гуденья: «Отпусти!»
Любой отрыв как перелом кости.
И взлет любой — на грани катастрофы!

Взлетаю я и превращаюсь в строфы,
в единый вздох — «О родина, прости!».
А дерево убьют,
   потом расколют,
сведут огнем — голодным и худым.

Уходит дерево —
в полет уходит дым.
Взлетаю я и превращаюсь в строфы…

1965

Понедельник

Постой… Какой сегодня день?
Опять, наверно, понедельник.
Проблема — мужества и денег,
когда и ночью не до сна.
Но почему такая стужа?
   Такая поздняя весна?
И это небо надо мной,
как опрокинутая лужа.

Но день проходит стороной —
   гудком чужого парохода.
И я, как мальчик из похода,
пришел, поставил рюкзачок.
Шипит на кухне сковородка.
Сверчит сверчок, как телефон.
И ты кричишь мне:
   — К телефону! —
и пробегаешь на балкон,
и вновь кричишь из-за окна:
— Какой нам вывесили месяц!

Но почему такая стужа?
   Такая поздняя весна?
А я, ты чувствуешь, простужен.
Хрипит гармоника в груди.
А может, грипп — не подходи!
А может, тиф или проказа?
Неизлечимая зараза?
Какая, право, дребедень!
Я просто нынче целый день
курил чужие сигареты,
читал заборные газеты,
продрог и ноги промочил…

1965

К России

(Евгению Яковлевичу Хазину)