Стихея

Ее губы зашевелились, а глаза Ноэля расширились. Он схватился за голову. Из глаз потекла кровь, но Мари было все равно. Она продолжала шептать проклятье, а сама взошла на костер. Он опалял кожу, но Мари не чувствовала боли. Она взобралась по доскам к мертвой Камилле, чье лицо уже было обезображено огнем. Мари прижалась спиной к столбу, чувствуя, как невидимые путы удерживают ее от падения.

Огонь продолжал целовать ее кожу, обращать одежду в пепел, но Мари смотрела на полную луну и знала, что однажды вернется в Вэйланд. А сейчас она черпала силу из слов:

– Нагая душа тихо просит пощады,
Мало ей было любовной отрады.
Терновый венец надела на лоб,
Горькое счастье спрятали в гроб.

Безумец, предатель, ослепший глупец,
Месть ведьмы настигла, теперь ты – мертвец.
Ни слезы, ни скорбь не снимут оковы,
Чистилище ждет, отпирает засовы.

Пока я мертва, и ты – не жилец…
Воскресну, тогда лишь проклятию конец!

Стихея не вынесла предательства любимого. Она до последнего верила Ноэлю, даже после их ссоры. Но он поставил мелочные обиды превыше их чувств.

Позже «Sang et flamme» погубило многих ведьм в Вэйланде, пока оставшиеся в живых не покинули город, а самые отчаявшиеся оставили практику и ушли в подполье. Люциус оказался прикован к креслу и больше не мог влиять на Общество. Они отказались его слушаться. Поэтому он с помощью слуги в тайне ото всех собрал прах любимой и приготовил целительную мазь, о которой никто не знал до самой смерти Берггольца. Он мог исцелить себя, но нес свое наказание со всем смирением, на какое только был способен.

Ноэль погиб в тот же миг, как проклятье сорвалось с губ Мелиссы. Огонь с костра распространился на окружающих, перекинулся на собор. В том пожаре погибли многие.

А душа Ноэля отправилась скитаться в Чистилище на долгие-долгие десятилетия. Там, в забвении, ему казалось, что он живет долгую, мучительную жизнь в поисках своей возлюбленной. И каждый раз, когда он находил ее, смерть неумолимо разлучала влюбленных. Ноэль никак не мог разорвать дьявольский круг, не зная, как искупить свою вину. И лишь с возрождением Стихеи его проклятье спало…

Мари вернулась в Вэйланд, в разваленный дом, в котором она когда-то жила. На ней было ее пальто и берет, под ногами хлюпала слякоть. Желудок скрутило, и Мари вывернуло. Путешествие во времени – тот еще стресс. Она дрожала и больше не думала идти в замок на встречу с Ингрид. Не в таком жалком состоянии.

«Мы отомстим…» – прошелестел голос Камиллы в сознании, и по телу пронеслись холодные мурашки.

«Не надо, остановитесь!» – почти взмолилась она про себя, но ее никто не услышал. Камилла вновь растворилась.

Вытирая ладонью рот, Мари выбралась наружу и присела на ближайший камень. Она пыталась отдышаться и вглядывалась в серое небо, словно искала там ответы, как быть дальше.

– Мари!

Сначала она услышала знакомый голос, от которого ей вдруг захотелось расплакаться, а затем ощутила, как теплые руки заключили ее в кокон объятий.

– Мари, что случилось? Я по всему городу тебя ищу, а ты забрела аж в старую часть!

Эллиот выглядел лучше. Хотя лицо и расцвечивали синяки, а на лбу багровел под пластырем порез, но, видимо, у Охотничьих Псов регенерация и правда была быстрее, чем у обычных людей.

– Ты должен лежать, – прошептала Мари и дрожащими пальцами коснулась синяка на его скуле.

– Я отлежал два часа и решил сбежать до того, как Дейзи превратит меня в перебинтованную мумию. – Эллиот ухмыльнулся и крепче обхватил Мари. – Извини, на руки пока не подниму, так что давай на своих двоих.

– Два часа? – охнула Мари.

Ноги ослабели так, что поддержка Эллиота оказалась весьма вовремя.

– Да, с тех пор как ты ушла, прошло два часа. Ты виделась с Ингрид?

– Нет, я не дошла.

Путешествие в прошлое украло у нее два часа реальности.

Они медленно шли обратно и вскоре вернулись в новую часть города.

– Что случилось? – Голос Эллиота прозвучал резко, и Мари поморщилась.

Она остановилась возле магазина выпечки и вдохнула густой аромат ванили. Как хотелось вновь потерять память и жить так, словно ничего не должен этому миру. Мари начинала понимать поступок матери.

– Эй? – Эллиот коснулся ее подбородка, заставляя посмотреть на себя. – Ты выглядишь так, словно вылезла из мясорубки.

– И чувствую себя так же. – Мари смотрела в зеленые глаза любимого и вспоминала другие глаза. Такие же яркие. – Люциус? – невольно спросила она, и брови Эллиота удивленно взметнулись вверх.

– Ты забыла мое имя? Или я опять чего-то не знаю? – неловко пошутил он. – Кажется, так звали Берггольца…

Мари вздохнула и пошла дальше, опираясь на Эллиота:

– Давай вернемся домой, и я все расскажу. Еще чуть-чуть, и я свалюсь в сугроб.

Эллиот кивнул и ускорил шаг.