Стигмалион

– Еще никогда не ездила в электрокарах, – сказала я в попытке начать хоть какой-то разговор.

Но он не удостоил меня ни словом, ни взглядом.

– Вильям, – вздохнула я. – Мне очень-очень жаль… я знаю, через что тебе пришлось пройти… я была чудовищем. Я была жутким ребенком. Росла в изоляции, потому что…

Внезапно я не нашла сил признаться в своем недуге. Внезапно захотелось, чтобы он был последним человеком на земле, который узнает о нем.

– Я мало общалась с другими детьми и была диковатой. И еще я ужасно ревновала брата к другим детям. Я знаю, что ничего уже не исправить, но знай: если бы я сейчас могла все вернуть назад…

– Слушай, – ответил Вильям, глядя прямо перед собой, словно говорил с отражением в стекле. – Мне, конечно, как бальзам на душу знать, что ты раскаиваешься и все такое, но с таким же успехом можешь помолчать. Меня твои извинения не колышат. Я не смогу просто забыть о том, что произошло. Я обречен до конца жизни видеть кошмары, в которых меня терзает безумная псина. Как только было бы покончено с руками – она бы взялась за мое лицо. Если бы твой сосед случайно не проходил мимо…

– Вильям, прости меня.

– Не произноси мое имя так часто. Мне не по себе от того, что ты обращаешься ко мне, как к старому знакомому, в то время, как я знать тебя не хочу. И твои извинения мне даром не нужны.

– Тогда почему ты спас меня на той вечеринке?! Почему не доставил себе удовольствие видеть, как я становлюсь посмешищем?!

– Мне стало жаль тебя. Маленький перепуганный зверек, которому еще учиться здесь и учиться. Я знаю, каково это – быть не таким, как все, поэтому представил, что тебя ждет с имиджем нетронутой девочки, шарахающейся от поцелуев. Это была моя с Бекки вечеринка, поэтому я взял это на себя. Но впредь готовься решать свои проблемы сама. Приехали.

Я не двинулась с места, пытаясь собраться с мыслями. Все шло совсем не так, как я хотела. Подняла на Вильяма глаза и, дождавшись, пока он соизволит посмотреть на меня, сказала:

– И все же – прости меня. Может быть, не сейчас, но однажды ты сможешь…

– Дверь открывать умеешь?

Ему не терпелось избавиться от моего общества. Но я все-таки осталась на месте, взяла себя в руки и сказала:

– Я перееду через три месяца. Квартира оплачена до декабря. Если бы я знала, что встречу здесь тебя, не стала б тут селиться. Дальше: скажи Бекки о том, кто я. Сама я этого сделать не могу. Не хватает смелости, но она должна знать, почему ей не стоит общаться с маленьким перепуганным зверьком.

Я вышла из машины и с гордо поднятой головой пошла к корпусу университета.

Я совершила страшную ошибку, осознала ее, раскаялась, попросила прощения. Чистосердечно. Человек не захотел прощать, и, наверное, имеет на это право. Но больше я не собираюсь изводиться этим, презирать и ненавидеть себя. Я не плохая! Я спокойный и добрый человек, который больше не совершит ничего подобного.

Неважно, кем я была. Важно то, кем я стала.

* * *

О’кей, я понимаю, что одной недели мало, чтобы составить полное впечатление о чем бы то ни было! Но, без оглядки забегая вперед, заявляю: университет – это кайф! Я познакомилась и уже сдружилась с несколькими ребятами со своего курса. С Брианной – румяной рыжеволосой девчонкой, которая может рассказывать анекдоты и байки с совершенно серьезным лицом.

С Аделаидой, которая приехала из России и которую мы зовем просто Адель, так как выговорить ее полное имя без ошибок никто из нас не может.

С Патриком, чей младший брат однажды чуть не покончил жизнь самоубийством, поэтому теперь Патрик волонтерствует в колл-центре линии доверия и очень ко всем внимателен, пытаясь не пропустить ни у кого на потоке «звоночки» и признаки надвигающегося суицида. И на любого человека с заплаканным лицом кидается с носовыми платками и объятиями.

И, наконец, с Дарреном – страшным фанатом фитнеса и здорового образа жизни, который постоянно носит футболки с надписями «Сначала отжимания – потом свидания», «Ешь, спи, качайся», «Мои веса – моя жиза» и вечно пьет протеиновые коктейли из-под парты.

Я вдруг поняла, что не выгляжу на их фоне странной. Что их маленькие странности компенсируют мои маленькие странности – вроде отказа от прикосновений и неизменных перчаток на руках.

– Что у тебя с руками? – спросила у меня вчера Адель. – Я как-то обморозила свои в тридцатиградусный мороз у бабушки во Владивостоке, и с тех пор они у меня болят от малейшего холода.

– О! Кажется, у меня то же самое! – бессовестно соврала я. – Отморозила в Альпах на лыжном курорте и с тех пор люблю перчатки.

– Я подарю тебе пару варежек из ангоры. Вот это кайф!

А Брианна сегодня заметила, что я никогда не ем в университетском кафе.

– Пищевое расстройство? – с пониманием спросила она. – Я страдала от анорексии в шестнадцать лет, долго лечилась, лежала в стационаре. Еле-еле набрала вес. Боже, какое это счастье – наконец-то иметь грудь. И задницу. И месячные в срок. И шикарные волосы. Быть женщиной, а не мумией. Я вечно болела, сил подняться с кровати просто не было, а теперь… Господи, я наконец живу на полную!