Стиг Ларссон: человек, который играл с огнем

Он открыл входную дверь, но и не подумал пригласить гостью внутрь. Она набрала тем временем сообщение: Ahoj Mami, mám kontakt, vše ok. Jdeme do O’Leary’s na pivo. Pac a pusu Lída («Привет, мам, законтачила, все ОК. Идем пить пиво в "О’Лириз". Целую и обнимаю. Лида»).

Едва она успела отправить этот текст, показался Якоб в черных слаксах, выглядевший теперь очень старомодно.

Мы со Стаффаном двинулись в «О’Лириз», где заняли столик на расстоянии вытянутой руки от Лиды и Якоба. По дороге в ресторан я надвинул на глаза кепку Стаффана. Мы слышали их голоса, хотя и не могли разобрать слов из-за шума и музыки. Убедившись, что Лида в безопасности, мы на какое-то время решили вернуться в отель.

* * *

В номере нам пришлось прождать не меньше часа, и я посылал сообщения на Лидин передатчик GPS, чтобы определить, сидят ли они еще в ресторане. Потом Лида ответила: «Собираемся к нему домой».

У меня забилось сердце, и я показал сообщение Стаффану. В своей обычной лаконичной манере Лида не оставила другим времени на размышления. Ее было не остановить.

Мы помчались к дому Якоба и успели увидеть их с Лидой перед тем, как они вошли в переднюю дверь. Оставалось только вернуться в номер и ждать. Внезапно меня обожгла мысль:

– А что, если Якоб предложит Лиде остаться у него? Что, если она согласится?

Стаффан выпучил глаза.

– Ну, я думаю, она уже большая девочка и может делать что хочет, разве нет?

– Я имею в виду, мы договаривались, что она не будет вытворять ничего неожиданного, пока мы не удостоверимся, что это безопасно…

– …И поскольку это безопасно, она отправилась к нему домой, – закончил фразу Стаффан.

– Уже одно то, что она здесь и увиделась с ним, произошло потому, что она любит риск. Сейчас она думает, что ей везде всё зеленый свет. И никто не пытается ее остановить.

Мы со Стаффаном уставились друг на друга. Ни он, ни я не знали, как поступать, если кто-то очутился в запертой квартире наедине с подозреваемым в убийстве.

Якоб Теделин. День первый

Фальчёпинг, июль 2017 года

Когда он распахнул дверь своего жилища, это было как вход в другой мир. Якоб был стеснен в средствах, и все то немногое, что он имел, он притащил в квартиру всего лишь с одной спальней. Он явно тщательно подбирал мебель и декор своего прибежища. Маленькая прихожая была оклеена желтыми обоями в розовых гроздьях, мебель вся синяя, небольшая картина маслом в темной деревянной раме. Налево самая простая кухня с белыми ламинированными шкафчиками и спальня, сквозь приоткрытую дверь которой Лида успела заметить темно-зеленые обои. Якоб провел ее в гостиную, по обстановке напоминавшую старинный салон. На фоне пурпурных обоев с медальонами стояли стилизованный под барокко шкаф со стеклянной дверцей, за которой поблескивал хрусталь, и диван с резными деревянными элементами. Обеденный стол был застелен кружевной скатертью, на нем красовался золотой семисвечник.

Якоба словно подменили, когда они с Лидой уселись на диван. Он был дома, здесь он чувствовал себя в безопасности. Поэтому расслабился и заговорил более свободно. Они открыли бутылку вина, подаренную Лидой, и она подталкивала Якоба пить бокал за бокалом. Скоро он слегка захмелел и стал откровеннее, но беседовать с ним стало сложнее.

– Расскажи, откуда у тебя все эти красивые вещи, – попросила Лида.

– Пара картин и кое-что из мебели мне достались в наследство, остальное пришлось покупать.

– В наследство? Твои родители умерли?

– Да. Мама умерла в 1994 году. Тогда у меня почти ничего не было. Потом, когда через год умер мой отец, я надеялся, что получу кое-что. Но он оставил мне меньше, чем я думал. Не знаю, на что он растратил деньги. Однако все же я что-то унаследовал и смог снять эту квартиру.

– Родители хорошо обращались с тобой в детстве?

– Да даже не знаю. Я был единственным ребенком. Помню, иногда меня оставляли одного, и мне было страшно. Иногда со мной сидела бабушка, мамина мама. Она устраивала для меня еврейские пасхальные трапезы, хотя и не была еврейкой. И запрещала говорить об этом матери. Потом она переехала к нам и сказала, что больше мы не сможем праздновать Песах. Но в итоге я закончил тем, что обратился.

Якоб рассказал, что его семья переезжала с места на место, поскольку отец был пастором пятидесятников. Родители держались с Якобом отстраненно, ему трудно было заводить друзей. Едва у него появлялся друг, как они снова переезжали.

– Я в детстве жила очень счастливо в чехословацкой деревне, пока отец не лишился всего имущества во время приватизации, – сказала в ответ Лида. – После этого жизнь превратилась в ад. Отец очень страдал, и мы переживали за него. Но он ничего не предпринимал. И так получилось, что он вконец испортил жизнь и себе, и нам. Вот моя самая большая тайна.

– Понимаю, тебе было стыдно за депрессию отца перед другими.

– Нет, моя тайна в другом. Отец умер по моей вине. Может, я расскажу тебе все, когда мы познакомимся получше.

– Мне бы хотелось, чтобы мы лучше узнали друг друга.