Стяжатели

Лада не хотела думать о той минуте, когда проводит Николая, как могла, отдаляла ее, хотя и поехала проводить. Когда показалась электричка, она расцеловалась с Николаем у турникетов и полными слез глазами смотрела на него. Всего единственный раз она проливала при нем слезы — когда провожала в армию — и вот это провожание стало вторым, когда не смогла сдержаться, словно провожала надолго–надолго.

Николай же вернулся в следующую пятницу, и всё у них повторилось. А через неделю и еще, но с одной лишь разницей.

— Переезжай ко мне! — попросила она при очередном расставании, опять не в силах сдержать слез. И добавила: — Навсегда!

— А что — запросто! — отозвался он весело и игриво, потому что к этому дню уже знал, что квартира, куда Лада приглашала на жительство, ее собственная.

* * *

Осень для Самохвалова пролетела одним днем. Давно забылись переживания, устроенные дочерью, давно было согласовано создание общественной организации «Союз писателей Княжска», даже придумали нагрудный знак в виде гусиного пера, чернильницы и золоченых букв аббревиатуры «СПК». Немыкин юлой вертелся, да и сам Самохвалов не остался в стороне, когда начались заморочки с главой администрации Ефимом Лавриком. Этот Фима достался от прежнего главы района, и Самохвалов с самого начала искал пути избавления от излишне любопытного руководителя «второй» власти, но по всему чувствовал, что не скоро скинет этого занозистого человечка. Мелкий, глазастый — он как запечный сверчок всякий раз появлялся там, где его не просили появляться. Вот и в этот раз Лаврик всех слюной забрызгал, доказывая на бюджетной комиссии, что денег на эту акцию нет, расходы не сверстаны, поэтому их можно смело перенести на следующий год.

— У нас шахматисты в подвале ютятся, а среди них, между прочим, один кандидат в мастера и три перворазрядника, а мы никакого внимания на них не обращаем! — заступался за княжских шахматистов Лаврик, и все знали, почему он печется именно о шахматистах: сам частенько захаживает в тот подвал, иногда даже в рабочее время.

В конце концов, Лаврику пообещали, что на следующий год обязательно подумают о шахматистах, и он сдался. Да, собственно, из–за чего шуметь?! Из–за выделения небольшой суммы на проживание в гостинице гостей и артистов, на цветы, подарки и фуршет?! Как можно без фуршета? Это уж как водится. Сам же Лаврик первым прибежит к столу. К тому же, княжский Союз писателей — это не личная организация Самохвалова, а общественная, и создается она для славы всего района, даже губернии.

Единственное, о чем Самохвалов умалчивал до поры до времени, это о желании на присвоение районной библиотеке своего имени. К этому дню всё было согласовано с губернским управлением (Немыкин наконец–то проснулся и довел это поручение до конца). Антон Тимофеевич, лично поработав со скульптором, чтобы не заводить Лаврика, на свои средства заказал в мастерской памятную доску; установка ее задумывалась как сюрприз, который раскроется в присутствии губернатора, которому месяц назад Самохвалов лично вручил приглашение, согласовав с ним дату торжественного мероприятия. Выполненная из бронзы, доска уже неделю хранилась в сейфе, и Антон Тимофеевич иногда нет–нет да открывал тяжелую дверцу и, радуясь, смотрел на рельефную надпись: «Центральная районная библиотека имени Антона Самохвалова». Выполненная в три строки, она даже в сейфе производила впечатление, прибавляя настроения и радуя душу.

Так что к началу декабря все подготовительные работы почти закончились, в том числе проведено и запротоколировано учредительное писательское собрание, юридически закреплено официальное появление в Княжске пяти писателей. Оставалось вручить членские билеты, установить памятную доску на здании библиотеки, но сделать это надо было непосредственно перед торжественным мероприятием, чтобы до поры до времени не баламутить народ. А чтобы совсем уж быть корректным и уважительным к знаменитым уроженцам княжского района, среди которых значился художник, естествоиспытатель, полководец и композитор, Самохвалов решил дать указание снять памятные доски, установленные в их честь, придать им надлежащий вид, чтобы потом его новая доска не особенно выделялась. Для этого специально пригласил Немыкина, чтобы напрямую довести свои соображения, и сказал таким тоном, что тот не посмел присесть на стул:

— Вот вы, Александр Ильич, делаете вид, что работаете, а не замечаете того, что на единственном сохранившемся в городе старинном здании XVIII века, где, как вам, думаю, известно, учились наши знаменитые земляки, памятные доски заляпаны краской и побелкой, да и воробьи не в меру их засидели! Неужели трудно содержать памятник архитектуры в надлежащем виде?!

— Мы стараемся! В прошлом году пластиковые окна поставили, в этом — асфальт новый уложили.

— А старый и не кладут. — усмехнулся Антон Тимофеевич.

— Всё исправим, всё сделаем! — поспешно обнадежил Немыкин. — Сегодня же передам ваше указание и прослежу исполнение!