Стезя смерти

Еще когда город спал, когда арестованных только вели и несли к двум башням Друденхауса, ворота Кёльна были на запоре. Ночью это никого особенно не удивило — таковы были правила любого города, однако поутру запоры не отомкнулись, тяжелые створы не распахнулись, и собравшихся перед воротами с обеих сторон ожидала неприятная неожиданность: приказом бюргермайстера особам любого положения на неопределенный срок запрещался как въезд, так и выезд. Исключение составляли лишь служители Друденхауса, проводящие обыск замка графини фон Шёнборн и выезжающие за пределы стен в сопровождении охраны. По всем улицам и закоулкам стояла стража, как и при первом аресте Маргарет, но теперь вооруженные люди были и на стенах, и далеко за границы Кёльна были высланы дозорные. Бюргермайстер и без советов Керна, которые, тем не менее, были даны, сам вполне четко осознавал один непреложный факт: вассалы герцога Райнского, одного из семи курфюрстов, не останутся сидеть по домам, узнав о его аресте. О вмешательстве подданных архиепископа никто особенно не беспокоился: лезть в «церковные разборки» никто из них не стал бы, посему наличествующее в городе епископское малое воинство вкупе с причтом сидело тихо, стараясь не высовываться и не попадаться лишний раз на глаза, и лишь какой-то заикающийся от страха несчастный был послан к дверям Друденхауса, дабы осведомиться о происходящем. Гвидо Сфорца вышел к оному лично, и внушительный вид кардинала, еще не отошедшего от ночного сражения, произвел впечатление даже, наверное, большее, нежели сказанные им слова.

В само́м Кёльне неуклонно развивалась тихая паника, которая лишь немыслимыми усилиями бюргермайстера не превратилась в громкую, хотя несколько видных горожан и явились в магистрат с запросами объяснений, а кое-кто — прямо к воротам с требованием выпустить их немедленно. А на следующий после казни приговоренных день дозорные ворвались в город с известием о том, что весьма внушительное войско на подходе: если и не все, то большинство вассалов герцога фон Аусхазена оказались верными данной ими присяге и не посмели оставить своего правителя в беде. Наследник герцога из какой-то уже немыслимо разбавленной ветви рода, единственный кровный преемник, сумел собрать по первому же зову почти всех подданных своего заключенного под стражу именитого родича, и город оказался окруженным уже через считанные часы после поднятой дозорными тревоги. На требование немедленного освобождения курфюрста был получен неутешительный для осаждающих ответ, каковой недвусмысленно подтверждали доносимые со стороны города ветром легко узнаваемые пепельные запахи, и на некоторое время воцарилась напряженная неподвижность: город ждал, а собравшаяся за стенами знать, оставшаяся без господина, явно проводила срочные совещания на тему своих дальнейших действий. Совещание завершилось ближе к вечеру, и под стены подле главных ворот явилась делегация во главе с наследником фон Аусхазена, требующая на сей раз объяснений и грозящая в случае неудовлетворительности оных взять Кёльн приступом. Бюргермайстер в ответ на все порицания лишь заметил, что все произошедшее не находится в юрисдикции властей города, и дальнейшие обсуждения велись уже с майстером обер-инквизитором. Курт был призван в сопровождение, и на вопрос, что, собственно, на переговорах такого уровня забыл следователь четвертого ранга, Керн, одарив его хмурым взглядом, отозвался без малейшей тени усмешки: «Хочу, чтоб ты увидел собственными глазами, что ты здесь заварил. Чтобы знал, на что замахнулся».

Взошедши на стену, Керн, поглядывающий на пришельцев в буквальном смысле свысока, коротко, но четко прояснил ситуацию, предложив всем, у кого еще остались вопросы, оставить снаружи слуг и оружие и войти в ворота, дабы провести беседу, как полагается приличным людям, не надрываясь в крике. Наверняка не последней причиной к тому было его изрядно пошатнувшееся от всех переживаний последних дней здоровье — за минувшие со дня казни сутки Курт ни разу не услышал от своего начальства не только крика, но и излишне громкого звука и вообще лишнего слова, не видел лишнего движения; до состояния Гвидо Сфорца ему было далеко, однако сердце главы Друденхауса явно переживало не самые здравые свои дни.