Стезя

Антикварная лавка

Тусклый глянец пистолей и карт,
Плащ-накидки латинского шелка,
Ружья в козлах. И – сам Бонапарт
Красной меди сюртук, треуголка.

В дорогой антикварной пыли,
В окружении нимф и амуров,
Сановито молчат короли
На усталых старинных гравюрах.

Сколько сразу батальных вещей,
Грозных взоров и спеси коварной!
И хозяин сидит, как Кощей,
За прилавком над книгой амбарной.

Тихо бьют над прилавком часы,
Как полдневные склянки на шканцах.
И горошина медной слезы
Прожигает сюртук корсиканца.

Хмурит брови испанский король.
Снова тихо. Ни стука, ни скрипа.
Слышно даже, как ползает моль
По камзолу Луи де Филиппа.

1988

Аргентинская история

То европейка, то мулатка
В толпе встречающих...
И вот
Кромешный возглас – «Вася, братка
Потряс наш старый пароход.

Все позади – шторма и штили,
Семнадцать суток – день ко дню.
Смахнув слезу, глядит Василий
На аргентинскую родню.

Он с нами шел, свиданья ради.
Он тридцать лет копил гроши.
И вот с акцентом кличут «дядю»,
Толпясь у борта, племяши.

Еще взойдут по трапу власти –
Чины таможни, сандозор.
Потом уж он, не веря счастью,
Обнимет брата и сестер.

Стоит, бедняга, курит тяжко,
Роняя пепел на настил,
На чемодан в ремнях и пряжках,
Что в ГУМе загодя купил.

Смелей, земляк! Родня с машиной:
Встречают, словно короля!
Но Аргентина... Аргентина...
Чужая все-таки земля.

1989

В порту Мадрин

Ну ладно б, лошадь иль корову
Иль, скажем, стадо антилоп,
А тут встречаю льва морского,
Столкнулись, господи, лоб в лоб

На эту, бог ты мой, скотину
Дивлюсь я: экая гора!
А лев потер о кнехты спину
И вяло рыкнул: спать пора!

И лег на кромочке причала,
Мол, неча попусту будить,
Ему вставать на зорьке алой,
Семейство львиное кормить.

Я ретируюсь виновато
Поближе к трапу корабля.
Лежат на утлых кранцах львята,
Во сне усами шевеля.

Сомкнули львиные объятья,
Как на лужайке, на траве.
И я свидетель: меньших братьев
Никто не бьет по голове.

1988

* * *

Нудный дождик с ночи мочит,
Робкий вылизал снежок.
Но кричит задорно кочет –
Местный Петя-петушок.

Он и здесь поет, ликует,
Хорошо ведет канву.
И, как слышно, не тоскует
В иностранном во хлеву.

Я гляжу: как будто в кадре,
Аргентинская зима,
Городок Пуэрто-Мадрин –
Церковь, кладбище, дома.

В дополнение картины,
Вдоль прибрежной полосы,
Важно шествуют пингвины,
Держат по ветру носы.

Сядут чинно, лапы греют,
На залив глаза кося,
Словно тайною владеют.
Что рассказывать нельзя.

1988