Стезя

Я там проснулся

Простой советский сочинитель,
Подручный партии родной,
Я помещен был в вытрезвитель,
Прошу прощения, – хмельной.

И по утру – раздавлен, скручен,
Уже безропотно, без сил –
Я там проснулся туча тучей:
Ах, что вчера наколбасил?

Немного вспомнил я, трезвея,
И думу горькую решал.
И гражданин при портупее
Мне очень нужное внушал.

Мерцала лампа вполнакала
И утверждал подвальный свет:
«Шипенье пенистых бокалов»
Воспел ошибочно поэт.

Посомневался я. Однако,
Кольнуло что-то под ребро.
И вдруг, о господи, из мрака
Возникло все Политбюро.

Портрет к портрету по порядку –
По генеральной колее,
Подретушированы гладко
В державном фотоателье.

Смотрели Маркс и Энгельс с полок,
И Брежнев, изданный с «колес».
Тут Суслов – главный идеолог,
Мигнул мне: «Коля, выше нос!»

Я ободрился. Рядом чинно
Писал «телегу» капитан.
«Заметь, – сказал я, – вот мужчины,
Пьют исключительно «нарзан»!

Был и у них, конечно, вывих,
С Хрущевым вспомни кутерьму!
Но тут политика, а вы их
В ночную пьяную тюрьму.

Но трезвых слов не замечая,
И крика – робкого – души,
Ответил «мент», ногой качая:
«Я разберусь... Не мельтеши!»

Потом я наскоро оделся:
«Михал Андреевич, прости...»
На волю вышел, огляделся,
Позвякал мелочыо в горсти.
Рассвет умыв, сияли лужи,
К достойным целям шла страна.
Пошел и я... Отмыть бы душу,
Да переможется она.

1978

На вокзале

Народ – на поезда
С баулами, с мешками.
А ты, дедок, куда?
И дед развел руками.

Мол, так я – меж людей!
При толчее веселой,
При пенсийке своей
Шестнадцатирублевой.

С кошелкою льняной, –
Не тягостною ношей,
В обувке выходной –
Резиновых калошах.

Душа его парит,
Блаженствует в зените,
Как будто говорит:
«Зажился, извините!»

Вот, выдохнув, присел
На краешек дивана,
От булочки поел,
Достав из целлофана.

Покой облюбовал,
Опять воспрянул духом.
И долго воевал
С назойливою мухой.

1979

Гармонь

Блестел на планках яркий кант,
И значилось название
Какой-то фирмы «Диамант»
В поверженной Германии.
И гармонист, любя-шутя,
Смоля махру казенную
Держал трехрядку,
Как дитя,
Под бомбами спасенное
Опять волнуя не одну
Молодку подгулявшую,
За всю проклятую войну
Ни разу не рожавшую.
И вновь играл.
Но был момент,
Такой момент особенный:
Ронял он чуб на инструмент
И ремешки застегивал.
И таял ламповый огонь
За горькою беседою...
Пылится старая гармонь
У нас в кладовке дедовой.

1979