Стерва на десерт

— Именно! Почему, думаете, он именно вам трупы эти подбрасывал? А? Почему вас сукой называл? Не знаете? И вообще, я давно вам хотел сказать, перестаньте меня вызывать по любому ничтожному поводу! Что это за манера такая, как что случится, меня вызванивать! Я не расследую ограбление квартир…

Он что-то еще говорил, но я не слышала. В ушах у меня вдруг так сильно зашумело, что я зажала их руками, закрыла глаза (перед которыми тут же поплыли рыбки) и попыталась усилием воли заставить себя не хлопнуться в обморок. Так я стояла, глухая и слепая, пока Геркулесов выплескивал на меня свой гнев. Я даже обижаться на него перестала, и не только потому, что два дела сразу делать не умею, но и потому, что понимала его злость. Он-то, наверняка, уже кучу благодарностей получил, премию, быть может, начальник для него выхлопотал, даже звездочку лишнюю к погонам пообещал присандалить, и все это за успешную поимку особо опасного преступника, а тут оказывается, что никакой этот преступник не особо, никакой не опасный, и, может, даже не преступник, а так, мелкий хулиган. Так что Коленьку я понимала, я даже ему сочувствовала, но простить его я пока не могла.

Когда рыбки перед глазами скрылись в черной мути, а шум несуществующих реактивных двигателей в ушах затих, я поняла, что избежала обморока. Мне бы радоваться, но Геркулесов не дал, увидев, что я начала реагировать на посторонние шумы, он с новой силой принялся меня костерить. Вот тут я и поняла, что он дурак. И не потому, что обзывается, и не потому, что не хочет поверить очевидному, а потому, что и тем и другим лишает себя такой неоценимой помощницы, как я.

Все! Достал. Больше я ему помогать не буду! — вынесла я приговор и гордо, стараясь не качаться, удалилась к себе домой.

Потом сделала вид, что уснула, а об остальном вы знаете: кошмары, глюки, кофе, ванна. После я отправилась, таки, на работу.

***

Стоило мне переступить порог нашей комнатенки, как на меня накинулись мои товарки.

— Что случилось? — заверещала Маруся, только завидев носок моего сапога. Когда же показалась я вся, к ней присоединились и остальные. — Что опять произошло?

— Вы чего, граждане? — опешила я, не ожидая такой осведомленности.

— Как чего? А ограбление? Рассказывай!

— А вы-то уж откуда знаете?

— Уж знаем. — И Маринка затараторила. — Сонька, подружка твоя, доложила. Позвонила, предупредила, чтобы мы, типа, бережнее с тобой обращались, щадили тебя, типа, у тебя травма… Будто тебя тут заобижали все, несчастную. — Она затихла, ехидно улыбаясь, потом встрепенулась и потребовала. — А теперь колись.

Я тяжко вздохнула и выложила им все сведения под чистую. Не стоит говорить, что мой рассказ произвел фурор.

— Ворвались? Замки взломали?

— И курку стибрили, и золото? И нож пропал?

— А Сонька что? Никого не видела?

— И не страшно было?

Последний вопрос задала Эмма Петровна, до сего момента лишь пораженно молчавшая.

— Нет, — растерянно ответила я.

— А я бы умерла…

— Уж это мы догадываемся, не сумлевайтесь, — Княжна похлопала побелевшую Эмму Петровну по плечу, а потом деловито осведомилась у меня. — А ты, Леля, не выяснила кто к тебе забрался?

— Я вам что Ванга что ли?

— Нет, ты у нас Шерлок Холмс, — польстила мне Маринка.

— Да какой там… — я устало отмахнулась. — Я ведь даже теперь не могу узнать, как продвинулось следствие. Нашли ли какие отпечатки, видел ли кто из соседей злоумышленника, допросили ли Коляна…

— Почему? Разве Геркулесов тебе не скажет?

— Не дружусь я с ним, — буркнула я.

— Милые бранятся, — захихикала Маруся.

— Заткнись, — предупредила я. Маруся испугалась и заткнулась.

— Может, нам спросить. Мы, вроде, тоже не посторонние, — неуверенно предложила Марья.

— Вам он тем более ничего не скажет, — расстроила я подружек.

— Остается только одно, — изрекла Княжна, вставая с трона (облезлого кресла со сломанным подлокотником). — Идти на поклон к Антошке Симакову.

Я кивнула и направилась к двери, все остальные потрусили следом, даже бледная Эмма Петровна.

Застали мы Антошку за его любимым занятием — подслушиванием. Стоял он, когда мы без стука ворвались в его кабинет, у стены, прислонив банку (на сей раз трехлитровую) к уху, выражение лица при этом имел одухотворенно-счастливое. Нас он даже не заметил.

— Товарищ Симаков, — гаркнула я бодро. — Какие новости?

Антошка охнул и выронил радар из ослабевших рук. Мы с ужасом, самый неподдельный читался на Антошкином лице, следили за тем, как банка приближается к полу, как ударяется об него, как бумцает, катится… и не разбивается.

— Ура! — возопил Антошка и тут же вцепился в уцелевший локатор обеими руками. — Сейчас самое интересное будет.

— Про кого? — Маруся засеменила к Симакову, навострив ушки.

— Про чего.

— Про что, — поправила Эмма Петровна.

— Да тихо вы, там Геркулесов слово взял.

— Так значит, они за стеной…?

— Помолчите, — пресек любые дальнейшие расспросы институтский Штирлиц, после чего вновь припал к банке.