Стерегущие дом

Я открыла дверцу первой машины, нагнулась и облила бензином сиденья и обивку. Потом попятилась наружу и быстро подняла шланг. Лишь несколько капель бензина пролилось мне на жакет. Не забыть бы вывести потом, подумала я.

Покончив с тремя машинами, я полила бензином траву вокруг, я даже отвернула крышку одного бензобака и сунула туда пучок сухой травы. Не знаю, был ли от этого прок. Но я сделала это, на всякий случай.

Оливер повел трактор на поле через пролом в изгороди. Сухая трава была мне по пояс, невидимые колючки царапали мои и без того ободранные ноги. От волнения боль казалась приятной, несла облегчение; я переходила от одной машины к другой, обливая бензином траву, сиденья, обивку всюду, куда могла достать. Теперь я уже не захлопывала дверцы — при слабом свете внутренних лампочек была видней машина рядом.

Поле лежало в низине, зажатой между двумя холмами, и ночной ветер, крепчая, дул здесь с особой силой. Хоботок — так называли это место старики, ходили слухи, что здесь водятся привидения. Нигде не бывало таких сильных ветров — в детстве мы бегали сюда запускать воздушных змей, они здесь особенно легко взмывали ввысь. В этой низине от полуночи до самой зари ветер рыдает и хохочет — тешится нечистая сила.

Под насмешливое лопотанье ветра мы довели дело до конца, поднялись на другой край поля и вылили на землю остатки бензина. Я скинула забрызганный, заляпанный грязью жакет. Мы отерли руки землей. А потом подожгли траву. У Оливера спичка загорелась сразу. У меня две загасил ветер. Тогда я встала на колени, заслоняя третью спичку телом, как ребенка, укрыла ее в ладонях и обожгла руку, но зато трава вспыхнула. Мы постояли немного, глядя, как разгорается пламя. Пятнышко, огненная капля, вспенилась, покатилась с ветром. И вот уже две такие капли, Оливера и моя, слились, вытянулись нитью, как будто дети, играя, провели по земле черту; эта черта поползла вширь, вздулась, всплеснулась кверху и обрела сердитый, трескучий голос.

Оливер быстро отвел трактор назад той же дорогой. Я не отставала и только раз остановилась, чтобы поджечь траву у машин на обочине дороги. Тяжело дыша, я вскарабкалась на Индейский курган; в ушах пело пламя, пожирающее бензин. Я споткнулась и упала плашмя, дыхание с хрипом рвалось у меня из груди, усталое тело ныло, отказывалось повиноваться; хотелось свернуться и лежать на земле, такой теплой в эту холодную ветреную ночь. Но я позволила себе лишь краткий миг отдыха, сразу же вскочила и пустилась бежать под покровом леса, забирая в сторону дома. Ноги работали как поршни, вверх-вниз, грудь готова была разорваться, а в голове билась лишь одна тревожная мысль: цел ли дом? Или до него успели добраться за то короткое время, пока он стоял пустой? И когда сквозь редеющие деревья, белый и нетронутый, показался дом, я остановилась, разом обессилев от облегчения.

Я прислонилась к тонкой сосенке, прижалась затылком к ее коре. Из темноты вынырнул Оливер — трактор он завел в лес, под прикрытие деревьев, и там оставил. Я спросила:

— Они будут долго тушить машины? Сколько им надо, чтобы справиться с огнем?

— Не знаю, мне лично не приводилось.

Он часто и с трудом дышал: он был старый человек.

— Оливер, иди к детям, — сказала я. — Побудь с ними, за домом я присмотрю сама. — И прибавила: — Они там перепуганы до смерти, хотя Абби из гордости ни за что не сознается.

Возможно, он кивнул — я не видела в темноте. Видела только, как он пошел по тропе к роднику.

Я вернулась в дом и снова позвонила в полицию.

— Здесь подожгли коровник и штук десять автомобилей у дороги, а теперь, того и гляди, начнут убивать людей. В тот раз я звонила, вы не пожелали приехать, но машины принадлежат не Хаулендам и не Хаулендам грозит смерть, так что сейчас советую поторопиться.

Я повесила трубку: я была уверена, что они приедут. На этот раз непременно приедут. Я взяла все три дробовика, вышла на веранду и села. Двор был пуст. Все ушли к коровнику.

Но теперь в небе было уже не одно зарево. Справа, за низким бугром, быстро и неотвратимо растекалось новое. Ветер донес с той стороны запах гари и тот же запах он уносил от моего пылающего коровника. Потом раздался глухой взрыв. Значит, вот как взрываются баки с бензином. Мне еще не приходилось этого слышать, но взрывы немногим отличались от звуков пальбы, когда там же, на поле, расстреливали телят.

Око за око. Как в прежние времена. Ты убил на кухне мою дочь, я прикончил тебя на болоте… У меня кружилась голова, силы иссякли, я отчего-то начала хихикать… Они перестреляли телят и кошек. Того Хауленда, чьей крови они жаждут, нет в живых. Нет в живых и его жены-негритянки. И дети разлетелись. Теперь эти люди истребляют то немногое, что осталось. Сперва — коровник, после — дом…

Им удалось наконец добиться своего — коровник пылал. Долго же они провозились. Впрочем, едва ли кто-нибудь из них искушен в таких делах.