Стерегущие дом

— На дороге, за бугром, стоят машины, из дома их не видать.

Мне передалось его хладнокровие.

— Что они замышляют?

Он покачал головой.

— Мистер Джон уехал?

— Да.

— Вернется?

— Нет.

Странное дело, мне было совсем не стыдно. Джон меня бросил, и это был просто факт, как появление машин на дороге.

— Значит, останусь я.

— Глупости, Оливер. Если что-нибудь произойдет, негру несдобровать.

Он не поднял головы. Лишь взглянул на меня исподлобья, добрыми карими глазами, ясно и твердо. И я подумала, что ж, самое трудное позади, хуже не будет.

— Не надо, уходи, — сказала я. — А то еще и за тебя бояться.

Меня трясло от злости и негодования. Всю жизнь приучали целиком полагаться на мужчин, и вот теперь, когда они так необходимы, их нет.

Оливер как будто читал мои мысли.

— Твоего мужа здесь нет, деда тоже, а сын даже до школы не дорос. Я приду, только управлюсь со скотиной.

Солнце село, и ранние зимние сумерки ползли из лощин на бугор. Абби спокойно играла с детьми, и лишь изредка я ловила на себе взгляд ее синих больших глаз. Я сама приготовила ужин, с непривычки долго возилась на кухне, отыскивая сковородки и кастрюли. Обожгла руку о дверцу духовки, смазала красную полосу маслом и обмотала бинтом. Потом позвала детей.

— Ну как, есть хотите?

Абби сказала:

— Оливер увел пони.

— Приведет, дай срок.

Она молча посмотрела на меня долгим испытующим взглядом.

— Мама, у тебя из-за масла бинт съезжает, — сказала она. — Надо чистым перевязать.

Я усадила их за стол, пошла в ванную и наложила новую повязку. По пути на кухню остановилась у стойки, где Джон, а прежде дед держал ружья. Взяла три дробовика. Вернулся Оливер и молча следил за мной с порога. В стенном шкафу, на верхней полке, я отыскала коробки с патронами. Внимательно прочла этикетки и две коробки сняла.

Первым я зарядила дробовик двадцатого калибра.

— Ловко заряжаешь, даром что так и не научилась стрелять, — заметил Оливер.

— Дробь, четвертый номер, — сказала я.

Он подошел, шаркая ногами; в холле едко запахло коровником.

Я принялась заряжать два других ружья — длинноствольные, двенадцатого калибра.

— Картечь, два нуля.

Я положила все три ружья на стол, стальными стволами на полированную крышку.

И тогда, потому что мне все-таки никак не верилось, я позвонила отцу Джона. Никто не подошел. Тогда я позвонила в полицию и заявила, что предвидятся беспорядки.

Оливер молча стоял рядом. Я спросила:

— Думаешь, приедут?

Он не ответил, да и что было спрашивать. Приедут, когда все будет кончено.

— Пойди поужинай, Оливер. Что толку сидеть ждать натощак.

Дети вышли из кухни. Они поели и теперь искали меня.

— Абби, иди с ними в детскую и включи телевизор.

— Пусть лучше Мэри Ли, мама, — сказала она. — Тем более Мардж при ней спокойнее. А я буду с тобой.

Я взглянула в ее синие глаза и подумала: отчего это дети на Юге так рано взрослеют?..

Внизу, за поворотом дороги, вдруг загремели беспорядочные выстрелы. Абби сообразила раньше меня.

— У коров привычка под вечер держаться ближе к ограде. — Синие глаза моргнули раз, другой…

Стало быть, расстреливают стадо. Я взглянула на Оливера.

— Времени хватило увести только дойных коров. Телята остались, на них упражняются.

Абби сказала:

— Им было интересно поглядеть на машины, они и подошли.

Нестройная пальба не смолкала. Оливер повернулся ухом к окну.

— Только один с ружьем. У остальных револьверы.

— Оттого так долго не могут всех перебить, — спокойно сказала Абби. Я вздрогнула, и она заметила это. — Прости, мамочка.

Доченька, мое дитя, думала я. Ты родилась в спальне, на полу, и Маргарет обтерла тебе личико и ротик, перевязала пуповину. А теперь Маргарет нет в живых, и ты уже больше не ребенок, ты стоишь рядом, бледная, осунувшаяся, и деловито рассуждаешь о том, сколько раз нужно выстрелить, чтобы убить теленка…

Мне нестерпимо захотелось спать. Я поднялась наверх, отыскала у Джона склянку с декседрином и проглотила две таблетки. Слегка закружилась голова, зато прошла необоримая сонливость.

И хорошо, что прошла, потому что очень скоро они перестали упражняться в стрельбе, бросили свои машины и начали медленно взбираться к дому. Они взломали запертые ворота, поднялись всей толпой по аллее, посыпанной гравием, и остановились перед домом, у невысокого частокола, ограждающего двор. Кто-то сел на землю, кто-то опустился на корточки и закурил. Человек шесть, а может быть, восемь прислонились спиной к забору, повалили его и при этом упали сами. Казалось, все они чего-то ждут.

А потом мы поняли, чего они ждут. В это время подожгли коровник. Было видно, как медленно разгорается зарево. Наверху заплакал Джонни и сразу смолк, когда Мэри Ли прикрикнула: «А ну-ка тихо, не реветь».