Степной ветер

Отец подошел к Мишке. Тот зажмурился, ожидая заслуженной трёпки, но Петр Михайлович внезапно его поцеловал в макушку.

– Именно такой голубой порошок мы нашли в кормушках у лошадей, помнишь, когда несколько лошадей погибли. – Отец задумчиво потер подбородок. – Как раз тогда на хуторе появился Полушкин и начал у меня работать.

– Зачем ему травить лошадей? – изумился Мишка, с отвращением глядя на порошок. – Он злодей?

– Его, похоже, наняли конкуренты, чтобы лишить меня заработка. Тех лошадей мы готовили на продажу, обещали их арабам. Они потом купили лошадей у другого конезавода. Только ведь ничего не докажешь. Вот если бы порошок оставался в доме Полушкина… Но ничего, мы с Григорием с ним по-свойски разберемся. К чести Гришки, он всегда относился к нему с подозрением.

– Пап, если вы его побьете, вас посадят в тюрьму, – предостерег Мишка.

– Вот уж не стану руки об него пачкать. Скажу, чтобы он убирался с конезавода и, желательно, с хутора. Уж я позабочусь, чтобы он здесь работу не смог найти. А может, и в полицию надо заявить.

Мишка слышал, как отец позвал с веранды дядю Гришу, и они вышли из дома.

Потапыч распахнул окно. Гроза стихла. Солнце светило вяло, каким-то боковым светом. Робко падали последние капли с листвы кустов и деревьев. Было очень тихо и душно. Но Мишка вдруг озяб около открытого окна.

Он внезапно подумал, что это осень подкрадывается незаметно и уже через несколько дней надо идти в школу. Сама по себе такая мысль его не напугала, но вот английский…

«Хорошо бы уснуть и, проснувшись, залопотать по-английски». Потапыч с отчаянием понял, что лето пролетело, а к переэкзаменовке он совсем не подготовился.

Услышав громкие, возбужденные голоса, Мишка высунулся в окно. Отец и дядя Гриша смеялись и шумно обсуждали посещение Полушкина.

– «Знает кошка, чье мясо съела»! – веселился дядя Гриша. – Сбежал бухгалтеришка. Вот, в следующий раз будешь слушать опытных людей.

– Это ты о себе?

– О ком же еще? Ну и о мальчишках. Разоблачили они Полушкина в мгновение ока. Он увидел, что порошок пропал, и сделал ноги. Как он про меня высказывался? «Глупый мужик, конюх». Вот и перепугался, что «глупый мужик» ему меж глаз засветит своим мужицким кулаком, и дал деру. И правильно сделал. Здоровее будет. Я ему за лошадей загубленных бы…

– Тихо! – урезонил его Петр Михайлович. – Мишка в окне торчит, подслушивает. Вот уж кто больше всех рад! От репетитора избавился… И что ты думаешь теперь делать? – обратился он к сыну. – Молчишь? Ладно. Раз уж ты преступника разоблачил, скажу… Договорился я с твоей учительницей, в следующий класс тебя переведут, досдашь, что не сдал, в процессе учебы. Не вывались из окна от радости! Имей в виду: будешь зубрить и учиться как следует, иначе пеняй на себя… Ты глянь на него, Гриш, кивает так искренне. Если бы я не знал этого паршивца, поверил бы! – рассмеялся отец.

Мишка с сияющей физиономией скрылся в комнате, с разбега прыгнул на кровать и закачался на пружинящей сетке.

Потапыч вспомнил, как скакал в степи на Январе, и улыбнулся. Он не сомневался в том, что в степи Января оседлал святой Минас, не видимый глазом, который не давал коню, испуганному грозой, ускакать и бросить мальчишку. Святой же и молнии отражал от коня и Мишки.

Потапыч вскочил с постели и побежал к отцу в комнату, где висела икона святого Минаса.

– Это ты, я знаю, – сказал он, глядя на икону, и погладил пальцем нарисованного коня, послушно застывшего под воином Минасом.

– С кем ты там разговариваешь? – заглянул в комнату отец, стягивая рубашку.

Он так спешил разоблачать Полушкина, что не переоделся, так и ходил в рубашке, промокшей во время скачек по степи. Отец чихнул.

– Давай я тебя разотру, – подхалимски предложил Мишка.

– Я лучше внутрь, – извиняющимся тоном сказал отец, выпив рюмку водки. – А то и правда заболею.

– Да я ничего не говорю. Пей, – великодушно разрешил Мишка.

– Чего это ты подлизываешься? – прищурился с подозрением отец.

– Мне седло надо для скачек. Настоящее, дорогое.

– Ишь ты! – Петр Михайлович выглянул из-под полотенца, которым вытирал голову. – А больше ничего не надо? Я тебя от экзамена освободил, хотя не стоило бы. А ты еще и подарок просишь.

– Это не подарок, – нахмурился Мишка. – Для дела.

– Неужто ты решил в скачках участвовать? – усмехнулся отец, но, глянув на решительное лицо сына, улыбаться перестал. – Ты серьезно? Но дети в скачках не участвуют.

– Почему? – скис Мишка.

– Я как-то специально не интересовался этим вопросом. По-моему, из-за слишком больших нагрузок на позвоночник, а он у детей мягкий, ведь еще рост не прекратился. Но заниматься можно… – Отец задумчиво посмотрел на Мишку. – Ты в самом деле хочешь учиться верховой езде?

– Я вообще-то и так умею ездить, – надулся Мишка.

– Ну-у! – рассмеялся отец. – Это с натяжкой можно назвать ездой. Ты еще недавно боялся лошадей. Жокей!

– Думаешь, я отступлюсь? – свирепо набычился Мишка.

– Очень надеюсь, что ты не отступишься. У меня появилась одна мысль. Надо кое-что уточнить. Я однажды судил детские соревнования…

– Ты?! – удивился Мишка.