Степная радуга(Повесть-быль)

Семь дней ходили они по заснеженным полям, вымеряя участки. Кирька за сажень больше не брался. Земельное мерило перешло в собственность Степки. Он бесстрашно лазил по сугробам и шустро выполнял Кирькины распоряжения. Дуня заносила в бумажку цифры, которые выкрикивал с дальних концов загонок расторопный братишка.

На восьмой день, закончив обход последнего поля и сделав необходимые расчеты, Дуня поручила своим помощникам обежать все дома в селе, предупредить хозяев, что вечером в школе, мол, будет важный разговор о земле и надобно непременно явиться.

Как и ожидала Дуня, за один вечер земельный вопрос не разрешили. Долго шумели и спорили. Громче всех, конечно, разорялись кулаки. Дуня несколько раз доставала газету с Декретом о земле, подписанным Лениным, предостерегала:

— Кто не повинуется советскому декрету, тот враг революции. И поступим с такими по всей строгости, как с врагами. Обездоленных в нашем селе больше не будет! А то смотрите, какое неравенство получается…

И, листая тетрадные страницы, на цифрах доказывала, сколько земли приходится на каждого человека в кулацких хозяйствах и сколько — в бедняцких да середняцких. Небо и земля. У одних густо, у других пусто.

— У того земли негусто, у кого в голове пусто, — съязвил Аким Вечерин под одобрительный хохоток своих дружков.

Мужики зашикали на кулаков, запретили оратора перебивать. Крестьяне внимательно слушали Дуню. В ее тетрадке были сделаны примерные наметки — их она набросала при активнейшем содействии земельного знатока Кирьки Майорова, — кому какие участки должны принадлежать после раздела. То, что вся пахотная земля была строго распределена по едокам, каждому поровну, крестьяне приняли с одобрением. Спор возник не из-за размеров наделов, а из-за места, где они расположены: всяк норовил выкроить себе участок поближе к реке, поплодороднее. В обиде оказались многие. Подняли галдеж. Мужики один за другим вскакивали с мест, махали шапками, кричали, перебивая друг друга.

Дуня не знала, как и угомонить народ. И лишь когда почувствовала, что страсти накалились до предела, сказала, глянув на мигающую в табачном дыму лампу:

— Время позднее. Завтра продолжим разговор.

Надеялась, что мужики поостынут за ночь и все недоразумения развеются, как махорочный дым под потолком.

Утром она встала чуть свет, чтобы первой прийти на собрание. Но в школе по-прежнему было шумно и дымно. Не улеглись вчерашние обиды, не смирились мужики. Каждый, как мог, отстаивал свое право на лучший надел.

И тут в голову Кирьке Майорову пришла спасительная мысль — самые плодородные земли распределить по жребию. Ссора постепенно стихла. Крестьяне стали пытать судьбу, вытаскивая свернутые бумажки из Кирькиного малахая. И к вечеру уже каждый знал, кому что досталось. Оформили документы на новые наделы, скрепили их для весомости старой печатью с царским орлом.

Аким Вечерин презрительно смял листок в кулаке, швырнул на стол перед Дуней:

— Филькина грамота! Решение ваше самочинное, силы законной не имеет. Не документ, а чистейшая липа, как и печать на нем. Отказываюсь подчиняться.

Гришка Заякин, Ефим Поляков, Лаврентий Бутаков и другие вечеринские дружки тоже не пожелали считаться с решением собрания. Они сложили свои документы в одну пачку, подпалили спичкой. Злорадствуя, Гришка — «визгливый пес» — размахивал горящей бумагой, пока она не почернела.

— Туда ей и дорога! — развеяв пепел, выкрикнул он и погрозил Дуне. — Коли еще раз ступишь на нашу пашню, ножки твои стройные изувечим. На веки вечные останешься хромоножкой, как и твой папаня.

— Дымно кадишь — святых зачадишь, забодай тебя коза! — сердито ответил за Дуню Кирька Майоров. — Имя Калягиных не пятнай. Ты им, стало быть, в подметки не годишься. Визжи не визжи, а песенка твоя, Гришка, спета. Отплясался. Будет! Теперь наш черед настал. В этой земельной грамотке, — Кирька взмахнул бумажкой, — народная сила заключена. Она нам самим Лениным жалована. Стало быть, надежная. Ты-то ее сжег, а у меня она целехонькая. Значит, с нонешней весны мне над землей и властвовать. Вот так, стало быть!

Казалось бы, мужикам теперь до весны беспокоиться не о чем — земля стала их достоянием. Ан нет — новые заботы появились. Идут и идут люди к Дуне за советом, за поддержкой.

Прибежала Акулина Быстрая, вдова солдатская, неугомонная и горластая женщина.

— Наделили меня землицей, спасибочко! А чем пахать буду? Лошади-то нет. Не самой же вместо кобылы впрягаться! И так умом прикину и эдак, а как из тупика выбраться — не докумекаю. Подсказала бы!

Потом пожаловал в гости бедняк Иван Базыга. Всегда спокойный и скупой на слова, на этот раз он долго изливал перед Дуней свою душу:

— Вникни сама, Архиповна. В коем-то веке впервой урожайным наделом обзавелся. Жить бы и жить, печали не ведая. А душа в чувствах двоится, покоя не приемлет. Что в борозду бросать буду? В сусеке лишь мусор. Ни единого зернышка. Мусором поле не засеешь. Бурьяном, полынью едкой урожай обернется. Как подумаю о весне, так на сердце слякотно делается, словно в дождливую осень…