Степень вины

– Ты изменилась, как только стала юристом. Ты вдруг испугалась, что мои успехи будут значительнее твоих, что ты будешь выглядеть слишком незначительной на моем фоне. – Он развел руками. – Ничто тебя не устраивало. То ты хотела, чтобы я занимался Еленой, а теперь ты недовольна. Тебе никогда не угодишь.

– Всегда было, как ты хотел, Ричи, – спокойно произнесла Терри. – Но сейчас я не уступлю. И в том, что касается Елены, – тоже.

Ричи положил ладони на кухонную стойку.

– Лени не похожа на тебя, и никогда она не будет смотреть на меня твоими глазами. У нее, как и у меня, богатое художественное воображение. Мы общаемся с ней на том уровне, который тебе недоступен. – В его голосе появились значительные интонации. – Вот так, Терри. Поднимись над своей завистью, и ты увидишь, какой я хороший отец для нашей дочери.

Терри не нашлась что ответить. Все, что оставалось делать, – это смириться с реальностью: с его величайшей самоуверенностью, с его неисправимой склонностью к самообману. Он всегда будет смотреть на Елену как на средство для достижения своих целей. И, если нужно, будет использовать ее для воздействия на мать, сделает это без колебаний, будучи уверен, что это нужно именно Елене. Терри подумала, что это самое страшное в его сознании. В нем была не простая расчетливость – в силу каких-то необъяснимых причин он верил в то, что говорил.

– Я ухожу от тебя, – сказала Терри.

Ричи буквально остолбенел. Они стояли и смотрели друг на друга, две неподвижные фигуры в полумраке. Они молчали так, будто у них перехватило дыхание.

– Ты не сможешь этого сделать. – Ричи старался говорить спокойно. – Без адвоката это не получится. Я буду просить отсрочки, а там посмотрим, что из этого выйдет.

Какое-то время потребовалось Терри на то, чтобы осознать уже сказанное ею, еще немного времени – чтобы обдумать свои дальнейшие слова.

– Твоя проблема не для адвоката, Ричи. Моя тоже.

У Ричи был обиженный вид.

– Что же мешает нам все уладить?

Его голос сделался вдруг жалобным. Ей стало грустно и горько, что пришлось все это сказать. Но она должна была сказать это теперь.

– Другие люди существуют для тебя постольку, поскольку они связаны с тобой, Ричи, – тихо проговорила она. – И я ничего не могу с этим сделать, я не хочу бороться с этим.

– Ты можешь помочь мне, Тер. Для этого люди и живут вместе.

Он ссутулился. Терри подумала: он выглядит таким одиноким, но тут же вспомнила о Елене.

– Нет. Только ты сам можешь помочь себе. Это слишком поздно для нас, и я должна думать о дочери.

Он возвысил голос:

– Если ты думаешь о дочери, ты должна позаботиться, чтобы у нее была полная семья.

Терри почувствовала, что у нее перехватило горло.

– Это как раз то, о чем я всегда мечтала, Ричи, – семья. Но есть разница между "полным" и "здоровым". Для Елены у нас нехорошая семья.

В кухне было уже темно. Ричи приблизился к жене.

– Не тебе решать, какая семья хороша для Елены. Это сделает судья, а он послушает меня.

– И что же ты скажешь "ему"?

– Что все заботы о ребенке лежали на мне, в то время как ты задерживалась на работе, причем с человеком, который, судя по всему, был твоим любовником. Что я хочу, чтобы Елена осталась со мной. – Последовавшей за этим улыбкой он, казалось, наградил себя за рассудительность. – И что я не смогу заботиться о ней без шестидесяти процентов твоего заработка.

– Ты рехнулся.

В его голосе были торжествующие нотки:

– Таков закон, Тер. Я узнавал. А если ребенка отдадут тебе, неужели ты думаешь, что легко найти мужчину, который захочет чужого ребенка? Ты останешься одна.

Терри заставила себя сохранять спокойствие.

– Я не люблю тебя. Не думаю, что ты хороший отец для Елены. И не думаю, что наша "семья" хороша для Елены. И уж если мне придется остаться одной, я сумею стать для нее хорошей семьей. И если мне придется бороться за Елену, я буду это делать.

– Ты проиграешь. – Он помолчал, добавил подчеркнуто мягко: – Не переживай, Тер. Каждый второй уик-энд я разрешу тебе встречаться с моей дочкой.

Сказано было слишком прозрачно: Ричи хотел страхом удержать ее здесь, как в заключении. Немного странно, что какой-то мужчина или какая-то женщина, которых она не знает, будут решать, можно ли доверить ей воспитывать Елену, и это решение определит жизнь ребенка. Ричи будет спокойным и уравновешенным, а сможет ли она, Терри, объяснить судье, как на самом деле обстояли дела? Ей надо бы стать более решительной, решительней Ричи в его неутомимом стремлении подавлять, но даже мысль об этом лишала ее сил.

Она заставила себя говорить медленно и спокойно:

– Я забираю Елену и еду к маме. Нам надо решить, что говорить ей.

– Мы ничего не будем ей говорить.

– Будем. И будем говорить вместе.

Он стоял, нависая над ней. В темноте она могла видеть только его лицо, придвинувшееся почти вплотную.

– Мы ничего не будем говорить ей, – повторил он. – И мы никуда не пойдем.

Его голос дрожал от гнева, которого она раньше не слышала: ведь она осмелилась не подчиниться ему!

Она попыталась уйти. Он загородил ей дорогу.

– И все-таки я пойду. Пожалуйста, не усугубляй все это.