Степан Разин

Прямо на Свиной остров от берегов Персии шла большая флотилия: то вел ратную силу против воровских казаков сам старый Менеды-хан. С ним был и его сын, молодой красавец Шабынь-Дебей, который горел местью за плен, а может, и за позор своей единственной сестры, Гомартадж. В отряде хана были не только персы, но и наемные кумыки и горские черкесы, всего человек тысячи четыре, то есть почти втрое больше, чем было казаков. Казаки с криками бросились к оружию, а Гомартадж вскочила и замерла, вся уйдя в свои огромные черные прелестные глаза…

И завязался на синих волнах ожесточенный бой. Но недолго длился он: персы были разбиты наголову. Старый хан был убит пулей на глазах простиравшей к нему руки дочери, Шабынь-Дебея провели связанного вместе с другими пленными в камыши, и только три струга персидских успели уйти назад к берегам Персии. Гомартадж, впившись зубами в белую руку свою, лежала по своей привычке на земле, лицом вниз, и в душе ее была черная смерть: теперь для нее было все кончено…

И вдруг около нее послышался шорох. Она испуганно подняла голову: подле стоял Васька Сокольник и, робко улыбаясь ей, тепло смотрел на нее своими нежно-голубыми глазами: ничего-де не опасайся, я тута… Она недоверчиво смотрела на него исподлобья своими дикими глазами. А он, все ободрительно потряхивая головой, достал из-за пазухи большую звезду из камней самоцветных – еще в Фарабате взял он ее в сгоревшем дворце шаховом – и протянул ее девушке. Та сперва удивилась, – этим алмазам да сапфиру синему в середке цены не было, – потом робко взяла подарок, слабо улыбнулась казаку и вдруг, снова зарыдав, уткнулась лицом в сухую землю… Васька жалостливо покрутил головой и на цыпочках отошел прочь: он не знал, ни что сказать, ни что сделать, да и атамана опасался…

Победа была полная, но казаки не очень ликовали. И особенно задумчив был Степан и старшины. Они понимали, что у шаха силы еще очень много, а у них она быстро шла на убыль: за последнее время в стычках и от болезни погибло больше пятисот казаков, а болезнь не только не унималась, но наоборот, разгоралась все более и более. И если много было у казаков тканей шелковых, золота, камней драгоценных, то хлеба не хватало, а баранина всем осточертела до того, что без дрожи на нее уж и смотреть не могли. И одно проигранное сражение, и потеряют они всю славу свою, и все свои богатства, которые тому же Степану были очень нужны для дальнейшего. Прошло еще несколько дней. Туча тоски и раздражения над казачьим лагерем все сгущалась. И вот раз вечером, под звездами, на берегу спящего моря, услышал Степан тихую и печальную песню, новую песню – должно быть, опять сложил Васька Сокольник, чистый высокий тенор которого плыл теперь так красиво под звездами над тихим морем. Степан прислушался:

Как далеченько, далеко во чистом поле, —
унывно пели казаки, —
Да еще как подалей, на синем море,
Как на синем было море, на Хвалынскиим,
Что на славном было острове на персидскиим,
Собирались казаки, добры молодцы,
Они думушку гадали все великую,
Думу крепкую гадали, заединую:
Вот кому из нас, ребятушки, атаманом быть?
Да кому из нас, ребятушки, атаманом слыть?
Атаманом быть Степану Тимофеичу,
Есаулом быть Иван Андреичу…
Атаман возговорит, как в трубу трубит,
Есаул возговорит, как в свирель играть:
Не пора ли нам, ребятушки, со синя моря,
Что на матушку на Волгу, на быстру реку?..

И был так тосклив заливистый и чистый Васькин тенор, что даже Гомартадж в скорби своей затаилась, слушая… И быстро, быстро капали слезы ее в сухой песок острова. И тосковали все: домой, домой!..

На другой день казаки, бывшие с ясырем на берегу, привезли весть, что раздраженные персы готовят большое войско, чтобы идти не только против воровских казаков, но и против русских вообще. А из Астрахани прилетел слушок, что будто пришла туда милостивая грамота от великого государя, который – если казаки только принесут ему вины свои – загодя все эти вины им отпускал…

Домой! Домой!

XIV. На радостях