Степан Разин. Книга вторая

Не смея заплакать, Митяйка схватился за нос, отполз на карачках и быстро выскочил вон.

— Среди стрельцов надо уши завесть да ко всем воротам — своих верных людей… Воевода, скажи, велел воротных прибавить… Объезды ночные вокруг стен удвой, да по всем дорогам ловить, кто едет с верховьев, тащить в Приказну палату к расспросу, — распоряжался боярин.

Митяйка с раздувшимся носом принес бадейку воды, обмыл боярину ноги, ловко, привычно обул.

— Дядя Миша! Дяденька Миша! — крикнул младший сын воеводы Борис, вбежав босиком и в одной рубашке.

— Да, князюшка, что ты! Кака можно-то, Боренька! Срам-то каков от людей! — Догоняла его всполошенная нянька.

Но мальчишка уже скакнул на колени Михайлы, обнял его за шею.

— Боярину-батюшке перво иди целуй ручку, бесстыдник! — тянула нянька мальчишку.

— Отстала бы, старая дура! — отмахнулся мальчишка. — Дядя Миша, кататься! — заскулил он плаксиво.

— Досуга нет нынче, Боря. Постой, в иной день покатаю…

Старший сын воеводы, шестнадцатилетний Федор, слишком толстый для своего возраста, затянутый натуго пояском, подошел к отцу, привычно поцеловал его руку, поцеловался с дядей.

— В объезд возьмешь нынче, как обещал? — спросил он Михайлу.

— Из градских ворот никуды! — решительно оборвал воевода.

— Велика напасть! — пренебрежительно отмахнулся Федор. — Мы к Болдину устью только струги смотреть!

— До стругов поезжай, а дале — ни шагу, — разрешил отец. — Да к делам пора обыкать: перво с нами поедешь в Приказну палату. Мать поесть велела бы дать, там скажи.

В белых сенях накрывали стол, ставили блюда.

— Боярыня, нам недосуг, — выходя одетым, сказал воевода. — Наскоро лишь закусить.

Спешить, казалось, и некуда, но боярину не до еды.

— Да много ли тут, боярин! Пироги со стерлядочкой, да икорка, да…

— Брось! Квашена молока дай да хлебушка свежего. То нам и в путь, — беспокойно сказал воевода.

— Хоть икорки! — настаивала боярыня.

— Рыбное с молоком не идет.

— А хлеб-то ржаной — аль боярская пища?!

— В обед расстараемся, Машенька-свет, а ныне — дела! Вишь, к обедне и то недосуг, — прервал воевода. — Ты птичницу не забудь отодрать за потраву. Тепличну клубнику павлинам скормила, проклятая баба!..

Наскоро похлебав, торопя за собой брата и сына, воевода вышел во двор.

Конюх торопливо разбирал дрожащими пальцами конскую гриву, выплетая одною рукою тесьму, другой проводя гребешком по волнистому волосу.

— Сказывал, с вечера заплетать для волны, — строго сказал воевода.

— Ей-богу вот, с вечера… — заикнулся конюх.

Боярин ударил его в подбородок серебряной рукояткой плети.

— Божишься еще!..

— Прости, осударь боярин, проврался! — на коленях воскликнул конюх, зажав окровавленную бороду.

Вереница конных помчалась от воеводского дома: четверо стремянных стрельцов, два конюха с заводными лошадьми, воевода с братом и старший сын воеводы Федор, одетый в платье стрелецкого сотника.

По пути сам боярин ударил плетью в ставень князя Семена Иваныча Львова. В ту же минуту стольник Семен выехал из ворот своего дома в сопровождении одного холопа.

— Слыхал, Семен, вести? — спросил воевода.

— Слышал, боярин. К тебе было выехал…

— Отколе прознал?

— Лазутчик меня взбудил час назад, пришел на ладье с верховьев…

— Где лазутчик?

— Угнал назад, воевода боярин…

В Приказной палате они замкнулись. Боярин развернул на столе чертеж Московского государства, и все склонились над ним.

— Писать царицынску воеводе, тотчас дал бы вести в Казань голове Лопатину, чтобы нам разом с ними ударить. Лопатин с верховьев погонит воров к низам, а мы снизу досюда вот, к Черному Яру приспеем. Тут бой, — указал Прозоровский, ткнув пальцем в Черный Яр. — Согласен, Семен Иваныч?

— Поспеть бы, боярин!

— Как струги? — обратился боярин к брату.

— Поедем глядеть. Должны завтра готовы быть.

— Четыре тысячи наших стрельцов да тысячи две у Лопатина будет. Пушечный бой у нас сильный… Как хочешь, Семен, а разом добить воров надо. Живем, как в какой-то орде: кто хочет, тот скочит!.. — говорил воевода. — Кого на бою не побьешь, того вешать. Пущим заводчикам головы сечь али связанных в Волге топить, чтобы мук устрашились… Ан знаю тебя: с поноровкою ты к казакам! Как будут побиты, я сам к расправе приеду… Да разбегаться по Волге отнюдь не давать, не плодить разбоя… Кои насады готовы, ты те, князь Семен, начинай снастить. Пока оснастишь — и достальные тоже поспеют, — приказал воевода Львову. — Прошлый год осрамились, так нынче побьем на корню, чтобы отцов своих не срамить еще пуще…

Царицын

Степан Тимофеевич вместе с ватагой Уса нагнал свое войско, когда смеркалось и разинцы подошли к бугру, у которого в позапрошлом году был разбит караван, шедший в Астрахань.

Бывшие в первом походе казаки вспоминали, как они пришли сюда не опытными воинами, а почти безоружными лапотниками.