Степан Разин. Книга первая

Шоринские суда стояли возле Саратова, ожидая Лабунова, пока до них не дошел слух, что царский караван также остановился чуть выше Саратова. Только тогда Флегонт догадался послать к стрелецкому голове с извещением, что их ожидает опасность.

Когда караваны соединились в один — Лабунов сам расспросил «под огоньком» прибежавшего человека, который сказал об опасности. Лабунов добивался, чтобы тот признал и себя разбойником, но тот не признался и умер под пыткой.

«У страха глаза велики, — успокаивал себя Лабунов. — Отколе две тысячи человек?! Николи не бывало такого. Я Волгу исплавал!»

Однако же голова торопился попасть к Царицыну до наступления ночи, надеясь, что днем разбойники побоятся напасть. Но, как назло, в этот день два мелких купеческих насада под самым Денежным островом зацепились за косу и сели на мель… Пока их снимали, время ушло далеко за полдень, и к Царицыну подвигались уже с наступлением сумерек. При закате солнца им сверкнули с горы царицынские купола, но до города оставалось еще неблизкое расстояние. И вот купола померкли, окутались мглой, а вскоре за тем не стало видно ни городских стен, ни башен…

Разин понимал, что на царские струги нападать нельзя. Он и не хотел нарушать разбойничьего обычая, сложившегося с давних времен. Караван был длинный — отрезать его половину, и того бы хватило с избытком.

Степан стоял, словно слившись с большим серым камнем, лежавшим у самого берега, наблюдая проход стругов. В сумерках надвигались они, темные, молчаливые. Движение их было стремительно: весла, течение и попутный ветер в широких парусах — все было за них…

Вот царские — с пушками по носам. Проходи! Вот патриарший, как рассказали лазутчики, — тоже оружный… Еще пять стругов с хлебным жалованьем Понизовью — лишь бы скорей миновались, там и за ними хватит добришка…

Передовой царский струг поравнялся с камнем, за которым стоял Разин. Суда шли осторожно — держась подальше от правого берега, хотя тут-то и есть глубина…

«Неужто им кто довел?! Опасаются, что ли? И голосов-то не слышно, а то бы гулко шло по воде…»

На небе над караваном засеребрился месяц, узкий, словно турецкий боевой топор. Над берегом от стругов уже запахло смолой.

И вдруг в тишине на царском струге вниз начал спускаться парус и раздался внятный окрик:

— Левая греби, правая таба-ань!

— Левая греби, правая таба-ань! — подхватили на патриаршем струге, который шел посреди царских. Там тоже парус ослаб и пополз книзу.

И оба вооруженные судна, словно бросая вызов невидимому врагу, слегка повернулись носами к левому берегу Волги, выходя из общего строя стругов. Разин не мог понять, что там такое творится…

— Обе разом таба-ань! — прозвучал приказ на обоих судах и, борясь с течением Волги, оба струга попятились и уперлись на месте перед бугром.

— Та-аба-ань! — покрикивали начальные люди на патриаршем и царских стругах. И те как будто вросли корнями в дно Волги против бугра, — стояли на месте, заслоняя остальные своими телами от берега и в молчании наводя на чернеющий берег пушки, угрожая ими, если казаки дерзнут напасть…

— Та-аба-ань!..

И оружные суда продолжали недвижно стоять, а купеческие насады, струги, бусы, расшивные ладьи проходили мимо них и мимо бугра, недоступные казацкой ватаге, увозя на низовья свои товары.

— Живе-ей! Наля-аг! Греби-и! Греби-и! Жи-иво-о! — поощряя гребцов, покрикивали приказчики на купеческих судах.

Степан растерялся. Кто мог ожидать такой выходки от караванного воеводы?! Разин не хотел вступать в драку с царским караваном, но если так пропустить купеческие струги, то все казаки останутся, как и прежде, без хлеба… Идти назад на Дон? Там тоже никто не даст пищи… Вырыть две тысячи могил вот тут на бугре, лечь да подохнуть?!

Готовый к бою передний струг, сбитый течением, затабанил слишком сильно левыми веслами и повернулся вдруг к берегу кормою, на которой не было пушек.

В то же мгновенье травы над Волгой качнулись от оглушительного свиста, пронзившего небо и землю. Это был свист Степана — знак к нападению на караван.

— Са-ары-ынь на ки-ичку-у!.. — грянул его голос, и казалось — все берега сотряслись отзвуком, далеко прокатившимся по речному простору. — Сарынь на ки-ичку-у!

— На ки-ич-ку-у-у!.. — отозвалось вдоль берега протяжным многоголосым ревом.

По темному берегу заблистали огни пищальных, мушкетных выстрелов, гулкий рай покатился раскатом в просторах, и ночная Волга вдруг закишела сотней челнов, внезапно спущенных из-за камней правого берега, из прибрежнего ивняка и камышей, от бесчисленных островов еще скрытого полой водою левобережья.

Сотни разинцев, не дождавшись челнов, по первому свисту, в одежде кинулись в темную и холодную воду, зажав в зубах сабли или ножи…

— На стругах! Гребцы!!! Весла кидай! Руби дроки, спускай паруса-а!

— На стругах! Эй! Лопаты суши! — кричали с воды.

Не нищим, голодным ярыжным гребцам было биться за купеческие товары богатого гостя Шорина.

— На ки-ичку-у! — кричали им разинцы, цепляясь за весла, за снасти, вонзая в борт стругов багры и топорики…