Степан Кольчугин. Книга первая

— И что ж ты думаешь? — рассказывал в сотый раз дед Платон. — Я говорю: кто еще к кому придет на пирожки. Как я сказал, так и вышло, в холеру помер!

Часто Степан, глядя в учебник, слышал мерный голос старика. Иногда он не улавливал слов; иногда отдельное слово заинтересовывало — и тогда Степан, не откладывая книги, слушал. Но чаще всего, когда Платон увлекался, Ольга подходила к печи и говорила:

— Да уж помолчи, мешаешь ему.

Не обижаясь, он отвечал:

— Верно, я сам говорю: зачем парню мешать, пусть достигает знания, — и переставал рассказывать.

После разговора о том, есть ли бог на свете, химик, не расспрашивая Степана, спешил сразу же начинать занятия. Не успевал Степан сесть, как химик, раскрывая книгу, говорил:

— На чем мы в прошлый раз остановились?

Степан замечал эту торопливость, чувствовал неестественную напряженность в первые минуты занятий, но не мог понять, отчего это все происходит. Однажды химик спросил его:

— Вас никто не спрашивал, зачем вы ко мне ходите?

— Нет, не спрашивали.

Химик усмехнулся и сказал:

— Видите, а у меня сегодня уже спрашивали, — и, выразительно кивнув в сторону двери, шепотом добавил: — Лаборатория подчинена начальнику мартеновского цеха, а ваш крестный папа мастером в мартене, так что нет ничего удивительного в этом. Меня начальник цеха спрашивал, вежливо и посмеиваясь, но все же вполне официально.

Через день во время работы к Степану подошел Абрам Ксенофонтович и с таким видом, точно уличал Степана в краже, сказал:

— Зайдешь ко мне в контору после плавки.

Степан удивился: зачем мастер зовет его? Но вдруг вспомнил вчерашний разговор с химиком. «Наверно, за это», — подумал он со страхом.

Он работал, сбивал с фартука искры, как-то совсем бессознательно уклонялся от бегущих мимо рабочих. Одна и та же мысль тревожила его: «Неужели запретят?» Что плохого в том, что он занимается с химиком? А как успел! Уже дроби проходит, географию читает, карту купил себе в городе, две толстые тетрадки исписал.

Обида заполнила его душу… Ведь дается все тяжелым трудом! Как хочется спать по вечерам. Шутка сказать: день проработать у доменной и потом сразу сесть заниматься. Он и средства нашел обманывать сон: не делать ни на минуту перерыва, «бежать без остановки», все время напряженно думать, писать, читать, внутренне подгоняя себя: «Скорей, скорей, скорей».

А как мучительно вставать по утрам, когда каждая косточка просит покоя! А как сладко мельком глянуть на лицо матери! Когда она сторожит ночную работу Степана, у нее такое выражение, точно вот-вот раскроется потолок и комната озарится небесным светом… И как приятно видеть удивленное лицо химика, когда он говорит: «Ого, это отхватил!..» Решенная задача, понятая страница книги вызывали в нем радостное чувство, странно напоминавшее дни работы на шахте: выезжая на поверхность и видя солнце, ощущая щеками, ресницами сухой, ветреный воздух, он вдруг пьянел от простого счастья быть на земле, жить на ней… И эти занятия, это напряжение мысли доставляли ему такую же острую и простую радость.

Плавка кончилась перед самой сменой. Рабочие, отдуваясь и утирая потные лица, отходили от печи, присаживались, закуривали. Степан снял брезентовые ладошки, сунул их за пояс и пошел к мастеру.

Абрам Ксенофонтович сидел на деревянной лавке у крошечного тусклого окошечка и рассматривал грязные накладные бумажки.

— Так, пришел, — сказал он, увидев Степана. — Поди-ка сюда.

Его толстое лицо выражало важность, усталость и равнодушие, а глазки смотрели живо и весело.

— Ты что ж это, Степа? — сказал он и, зевая, оглядел Степана коротким быстрым взглядом.

— Чего? — спросил Степан, провел языком по пересохшим губам и поправил за поясом ладошки.

— Ты что ж, Степа, что это про тебя рассказывают? — снова спросил Абрам Ксенофонтович.

— Чего рассказывают? — мрачно проговорил Степан и подумал: «Ловит меня, черт жирный».

— А как же, — наконец сказал Абрам Ксенофонтович, — ты, говорят, чуть драку в трактире не устроил.

— Дубогрыз говорил, что ли? — спросил Степан, почувствовав облегчение оттого, что речь идет совсем о другом предмете.

Мастер нагнулся к Степану и вдруг спросил:

— А ты что, газетки читаешь или кто объяснял тебе?

— Что вы, Абрам Ксенофонтович, я пьяный просто был. Ну, пьяный, знаете…

Мастер долгим взглядом смотрел Степану прямо в глаза. Степан смотрел на мастера. Абрам Ксенофонтович зевнул, на этот раз совсем уж непритворно, и сказал:

— А, ей-богу, ну вас всех к черту, надоели мне! И так работы много, каждый час в ответе. На этом коксе не руду плавить, а яишню только жарить, рассыпается весь. Мне надбавки не дают, — пускай надзиратель занимается. Верно, Степа? Он жалованье получает. Противно мне. Я ведь сам рабочий — и чугунщиком, и водопроводчиком проработал, и горновым. Думаешь, это хорошо — собачье дело выполнять?

Он смотрел на Степана, которого вызвал для допроса, и требовал от него сочувствия, а Степан, обрадованный тем, что все опасения его не оправдались, забыв всю странность разговора, пожалел Абрама Ксенофонтовича:

— Верно, вам на печи работы сколько…