Степан Кольчугин. Книга первая

— А я уж привыкла, — сказала Марья Дмитриевна, — ко всему привыкла — и к копоти, и к грохоту, и к ночным крикам, и к тому, что вечером извозчики боятся ездить на вокзал. А Пете здесь нравится. Лазит в шахты, ходит на завод; у него тут тысячи почитателей среди рабочих и шахтеров.

— Ладно, ладно, — сказал Петр Михайлович, — кто это тебе все набрехал, я ничего такого не знаю.

— Суровый, безрадостный край, — сказала Анна Михайловна убежденно. — Но мне здесь тоже нравится. Какое-то здесь величие и сила во всем.

— Какое тут величие, — махнул доктор. — Нищета, антисанитария, увечья — вот что здесь.

— Мне хочется в шахту спуститься, — сказала Анна Михайловна. — Можно это будет?

Доктор обрадовался.

— Вот моя кровь чувствуется. Мои ни разу в шахте не были. Представляешь себе?

— Я перед отъездом обязательно спущусь, — сказал Сергей.

— Бесстыдник ты, — сердито проговорил доктор. — Ты вспомни, как Менделеев работал: и на заводе, и на нефтяных промыслах, и на воздушном шаре летал, и семью содержал.

— О, началось, — сказал Сергей и подумал: «Все ж таки хорошо, что я уезжаю, во всех смыслах хорошо».

А доктор продолжал:

— Нет, серьезно, до каких пор ты будешь считать, что должен жить на всем готовом? Ты хотя бы задал себе вопрос — как устроишься в Киеве, как внесешь плату за право учения? Ты понимаешь — всем, чем нужно, я тебе помогу, об этом и речи нет. Но мне бы хотелось, чтобы ты хотя из приличия побеспокоился. А, вьюноша? Вот, например, куда ты заедешь?

— В гостиницу, а потом поселюсь в меблирашках.

— Меблирашках? Черта с два! Без тебя уж все решили: будешь жить у Анюты.

— Милости просим, — смеясь, сказала Анна Михайловна, — живем на Жилянской улице, недалеко от университета. Удобств у нас нет, но зато весело, народу много бывает.

— Ну что ж, — сказал Сергей, — спасибо, я очень рад.

И он подумал, что к Поле приходят подруги-гимназистки и среди них он встретит «ту».

После завтрака Сергей, охваченный беспокойством, ходил по дому. Ему было странно, что все заняты обычными делами: мать разговаривает с Анной Михайловной о киевских приятельницах, отец уехал в заводскую больницу, Поля читает Мопассана. Ему казалось, что в доме должен начаться веселый ералаш, все должны упаковывать вещи, волноваться, радоваться. Сергей отправился к себе в комнату и стал разбирать книги.

— К чертям, к чертям, — говорил он и бросал на пол гимназические учебники. — Физика Краевича? — спрашивал он себя. — К чертям Краевича, и химию Кукулеско к чертям, и Саводника к чертям.

Потом он полез на антресоли и стащил вниз ящик со своими детскими игрушками. Он выволок ящик в кухню и, подозвав прачкиного мальчика, сказал:

— На вот тебе подарок от меня, и начал выкладывать пугачи со сломанными курками, ружья, мячи, проржавевшие коньки, старого паяца.

— Зачем вы, ей-богу, — сказала прачка.

— Как зачем? Пусть играет.

— Вот женитесь, дети пойдут, для них сгодится.

— Когда это будет? — сказал Сергей. А если придется, новые купим.

— Дяде спасибо кто скажет? — спросила прачка у сына.

Мальчик молчал.

— Он сомлел, ей-богу, смеясь, сказала Наталья.

Действительно, мальчик стоял в странной, напряженной позе, глаза его, не моргая, смотрели на игрушки. Должно быть, ему казалось, что стоит двинуть рукой либо кашлянуть, и очаровательные богатства вдруг вспорхнут и исчезнут. На лице его появилось выражение страдания, настолько острым было волнение, охватившее его.

— Ящик сгодится на растопку, сказала Наталья, — а тебе я мешок старый дам. — И, пошарив рукой за сундуком, она кинула на пол дырявый мешок.

— Почему ты не играешь? — спросил Сергей. — Играй, ведь это твои, чудак.

Мальчик стоял все в той же напряженной и неестественной позе, не поворачивая головы. Сергей рассмеялся и ушел.

— Чего стоишь как столб? — спросила Ольга.

— Пойдем домой, — сипло сказал Павел, торопливо засовывая игрушки в мешок и оглядываясь на дверь.

— А работать кто же будет за нас, если мы домой пойдем? — спросила Ольга.

— Я один пойду, — сказал Павел.

— Сам не ходи, на путях под поезд попадешь, — строго сказала Ольга.

— Ма-а! — простонал Павел.

— Вот тебе и ма, слышишь?

Она принялась за работу, но, оглянувшись через несколько мгновений, не увидела сына. И мешок исчез.

«Ушел-таки… ничего, большой уже», — подумала Ольга.

А Сергей из окна видел, как мимо дома прошел мальчик, прижимая к груди мешок, и, оглядываясь, побежал вниз по улице, в сторону завода.

— Все суета и томление духа, все пройдет и все исчезнет — и я, и дом этот, и люди, и их радость, и их гнев, их мечты, и вся жизнь на земле, и сама земля, и солнце, светящее ей, — нараспев говорил Сергей. — Зачем же я радуюсь? Человеку надо быть равнодушным к горю и радости…

Рука его щупала помятое письмо, сердце, против воли, против разума, билось быстро и сильно.

Ольга и Степан встретились у переезда и пошли рядом. Ольга, поглядывая на сына, думала: «Видный какой, красивый, а в ниверситет не возьмут, не годен. А чем, кажется, плох?»

— Жарко сегодня было. Устал, верно, очень? — спросила она.

— Нет, сегодня ничего, работал не особенно.