Степан Кольчугин. Книга первая

— Я — Афанасий, лакей при Николай Дмитриевиче.

Гриша удивленно посмотрел на него и с шумом открыл книжку.

— Вот уж при таком росте я бы лучше пошел работать каменотесом или матросом, — сказал он, перелистывая книгу.

Сергею сделалось очень неловко: он болезненно не выносил резкости, а Гриша рубил прямолинейно и резко. Не зная, как выйти из неловкого положения, растерявшийся Сергей сказал:

— Давайте поедем, — схватил фуражку и, стараясь не глядеть на громко, со значением кашлявшего Гришу, вышел во двор.

У ворот стояла коляска на дутых шинах, запряженная парой черных рысаков.

— Сюда, сюда пожалуйте, — сказал Афанасий, указывая на коляску.

«Ловко!» — подумал Сергей, усаживаясь на мягкое пружинное сидение, и подвинулся, чтобы дать место Афанасию.

— Ничего, не извольте беспокоиться, — сказал Афанасий.

— Да тут же места для троих.

— Ничего, ничего, я трамваем, — сказал Афанасий и поспешно отошел.

Кучер лукаво поглядел на него и негромко сказал:

— Выпить хочет Хванасий.

Лошади, звонко цокая подковами, легко понесли в гору. Ехать было очень приятно; прохожие поглядывали на роскошный выезд, и Сергей против воли ухмылялся.

Дверь у одноэтажного белого дома с высокими окнами открыла женщина с седеющими волосами. «Пианистка», — подумал Сергей.

— Сюда, пожалуйста, — сказала женщина.

Пока Сергей, старательно ступая по очень скользкому паркету, шел через зал, открылась дверь и вышла бабушка.

— Боже мой, что это такое! — воскликнула она и подняла руки. Сергей понял, что этот возглас относится к его высокому росту. — Иди же, иди же сюда, — говорила она, и ее глаза наполнились слезами. — Внучек, внучек, — повторяла она, целуя Сергея, но внезапно оттолкнула его от себя и сказала: — Ты, собственно, недостоин того, чтобы я радовалась твоему приезду.

И, видимо с удовольствием переходя к сварливости и недовольству, которые были ей приятней и привычней, чем нежные чувства, она принялась ругать Сергея, отца его, мать, Анну Михайловну, глупое и страшное время:

— Что вы, с ума все сошли там? Почему не остановился у меня? Почему не телеграфировали? Не зашел? Не написал ни слова? Здесь тебя ждет прекрасная комната, гигиенический уход. Ведь я уверена, у тебя там и ванны негде принять?

— Негде, — подтвердил Сергей, чувствуя тоску и неловкость. Были люди, с которыми он буквально не мог двух слов сказать, такими безнадежно далекими казались они ему. «Зачем, зачем согласился?» — думал он, глядя на гневавшуюся старуху.

Спас Сергея приход Николая Дмитриевича. Он удивительно походил на мать Сергея: худой, небольшого роста, с гладкими черными волосами. Ладони у него были маленькие, а пальцы длинные и толстые. Быстрым взглядом он окинул сердитое лицо матери и тоскующего Сергея, слушавшего ее, слегка поморщился и сказал:

— Мама, доктор вас хочет посмотреть; он наверх поднялся. А мы пока пойдем ко мне.

Он взял Сергея под руку и повел его в кабинет.

Говорил он быстро, задавая вопросы, не дослушивал до конца и снова спрашивал, совершенно без связи с предыдущим. Он спросил Сергея, сколько ему лет, на каком факультете, болел ли он скарлатиной, поседела ли сестра Марья Дмитриевна, умеет ли Сергей стрелять, нравятся ли ему блондинки, знаком ли он с высшей математикой, был ли в Петербурге.

Сергей сперва покорно отвечал, потом почувствовал раздражение и на вопрос дяди, знаком ли он с директором металлургического завода Сабанский, ответил недружелюбно:

— Дядя, это вы меня на допрос вызвали?

Николай Дмитриевич поднял одну бровь, усмехнулся.

— Он способный человек, ну и свободы действий у него много, — сказал он о директоре. — Вообще я замечаю, что всюду, где действует частная инициатива, вся совокупность преимуществ на ее стороне. Господа социалисты об этом не задумываются, а? Ты ведь социалист, конечно? — с быстрой усмешкой спрос-ил он и, не дожидаясь ответа, продолжал: — Для социалистов слово «предприниматель» ругательно, а происходит оно от предприимчивости. Предприниматель — предприимчивость. Что может быть почтенней для деятеля промышленности или торговли? Казенные заводы — это мертвечина. Анекдот! Начальнику департамента сделали чугунный сувенир и ничего больше не смогли. Удивительное дело! Лучше всего передать из казны частным обществам и орудийные, и патронные, и пороха… Да кто об этом думает! Европа воевать будет, а наше правительство занято Бейлисом, да чертой еврейской оседлости, да социалистами, да анархистами и всей прочей ерундой… Вот покойный Петр Аркадьевич был подлинно государственный ум, нужный русскому обществу в годину бедствий. Да тебе, верно, все это скучно слушать.

— Нет, отчего же скучно, — сказал Сергей, — однако я ни с одним вашим словом не согласен.

Он чувствовал такой же задор, как днем, когда отказался снять фуражку перед портретом царя.

— Что ж так? — сказал Николай Дмитриевич, позевывая и посмеиваясь.