Степан Эрьзя

В Венеции он не был ни разу. Покойный Тинелли не успел свозить его туда и показать это чудо, стоящее на воде. Сойдя с поезда и выйдя за огромное здание вокзала, он очутился на набережной Гранд-канала. Здесь же неподалеку была пристань. Степан расспросил, как попасть в Публичный сад: там располагалась выставка. Ему объяснили, что лучше всего сесть на пароходик и плыть до канала Святого Марка. Он с удивлением разглядывал облицованные розоватым мрамором роскошные дворцы бывших венецианских патрициев, возвышающиеся по обе стороны канала. Фасады дворцов отражались в мутной воде, заполняя всю ее гладь, отчего она имела красноватый оттенок. Сотни больших и малых гондол попались навстречу их пароходику. Разноцветные дамские зонтики казались яркими бутонами цветов, распустившихся под благодатным венецианским солнцем. А над всем этим живым и прекрасным миром висел блестящий купол чистого голубого неба.

Степан все время чувствовал, что у него влажнеют глаза и в груди стесняется дыхание. Он расстегнул ворот рубахи и подставил грудь ветру. Нет, ему не было жарко. В этом городе никогда не бывает жары. От дыхания Адриатики здесь всегда прохладно, точно в тени густых платанов. Он был потрясен необыкновенной красотой города.

Говорят, что Публичный сад или, как его еще называют, городской, был основан в честь Наполеона Первого, посетившего Венецию в юные годы, будучи еще командующим итальянской армией французов. В этом саду — прекраснейшем уголке Венеции — через каждые два года устраивалась международная выставка изобразительного искусства. Для нее некогда был построен специальный павильон, так называемый Интернациональный, с тридцатью шестью залами. Кроме того, имелись отдельные национальные павильоны: Великобританский, Бельгийский, Венгерский, Немецкий и другие.

Из русских на выставке 1909 года выступили лишь двое — Паоло Трубецкой и Степан Нефедов под именем Эрьзя. Позднее газета «Русское слово» писала: «...наш полуземляк Паоло Трубецкой на сей раз ничем выдающимся себя не заявил — все те же эскизные женские фигуры с детьми и собаками. Зато другой, настоящий земляк, Степан Дмитриевич Эрьзя, единственный представитель России на выставке, поддержал честь родного искусства. Его статуя «Последняя ночь осужденного» властно привлекает внимание своим трагизмом и является горячим протестом против смертной казни...»

Об «Осужденном» писали многие газеты европейских стран. Не молчали и венецианские газеты. Когда Степан встретился в Венеции с Уголино, тот передал ему целую пачку газет со словами:

— Береги их, Стефан, они тебе пригодятся. В них — твоя творческая история.

Степан развернул некоторые из них — фотографии его «Осужденного» красовались почти везде. А когда стало известно, что из Милана прибыл автор скульптуры, его прямо на ходу стали ловить дотошные репортеры. Степану это было в диковинку, и не будь рядом Уголино, он растерялся бы вконец. С ним стали искать знакомства. Особенно настойчиво приглашала к себе в гости одна блистательная женщина, назвавшаяся графиней Альтенберг и представившаяся как любительница живописи. Степан не знал, как быть. Уголино посоветовал сходить, но предупредил, чтобы он был поосторожнее — авантюристов здесь хватает.

«Черт тут разберет, кто мошенник, а кто порядочный!» — восклицал Степан мысленно, приглядываясь к своим новым знакомым.

К графине и любительнице живописи он все же пошел. Она занимала несколько больших комнат в роскошной гостинице, окна которых выходили на Гранд-канал. У нее как раз собралось небольшое интимное общество, состоящее из молодых мужчин и женщин. Самой хозяйке уже перевалило за сорок, однако, она выглядела моложаво. А светлые волнистые волосы, большие голубые глаза, маленький изящный рот делали ее просто красавицей.

Среди шикарно одетых людей Степан вначале чувствовал себя непривычно и скованно. Но графиня окружила его таким заботливым вниманием, а услужливые лакеи столько раз подносили гостям вина, что он вскоре освоился и стал подряд со всеми пить на брудершафт. В конце вечера он еле стоял на ногах. О том, чтобы идти к себе в гостиницу, нечего было и думать. В таком состоянии легко можно упасть в канал. Графиня оставила его ночевать у себя, уложив в одной из комнат на широком турецком диване.