Степан Эрьзя

У Степана не было желания связываться с полицией: чувствовал, что виноватым обязательно останется он. Плюнув от злости, пошел в каморку Аксиньи под лестницей. Ее там не оказалось, но дверь была не замкнута. Степан вошел, засветил огарок свечи перед маленьким образом божьей матери, стоящим на полочке у изголовья, и присел на край постели. Ни столика, ни стульев не было, да и некуда их поставить. Между узенькой кроватью и дощатой стеной лишь небольшой проход, где едва можно протиснуться. Степан обшарил карманы и не нашел ни крошки табака. В комнате в ящичке стола, кажется, полпачки оставалось. Но где теперь этот табак, его, может, выкинули.

Он терпеливо ожидал Аксинью. Ему сейчас все равно идти некуда. Конечно, можно было бы пойти к Серебряковым, они не откажут, примут на одну ночь. Но объяснять им, почему и как среди ночи он вдруг оказался без крова и выслушивать их недоуменные охи и ахи, пожалуй, куда сложнее, чем переночевать где-нибудь на бульварной скамейке. Но московские ночи в августе уже становятся прохладными.

Наконец появилась Аксинья. Глаза у нее вроде бы заплаканы или это так кажется от скудного красноватого света свечи. Она сняла с себя легкую жакетку и подсела к Степану. Глаза у нее действительно были мокры от слез, вблизи это хорошо заметно.

— С чего плакала, тебя, знать, тоже выставили? — поинтересовался Степан.

— У меня свое горе, — ответила она.

— У каждого свое. Теперь бы вот покурить, глядишь, часть горя и забылась бы. Не помнишь, куда сунула табак, когда собирала мои вещи?

— Не помню, коли надо, найду. Ваши вещи лежат в коридоре, в углу.

— Иди-ка, милая, найди. На первый случай довольно и этого, а после поговорим о ночлеге. Спать-то мне негде.

Аксинья немного помолчала и сказала:

— Переночуйте у меня. Я пойду... к нему...

«Значит, она с ним все-таки сторговалась», — подумал Степан, качая головой.

Аксинья принесла табак, и он с наслаждением раскурил трубку, так что вскоре пришлось открыть дверцу, чтоб выпустить дым.

— Что у тебя за горе? Из дома опять нехорошую весть получила?

Она помотала головой.

— Ну, если не хочешь говорить, не надо.

— Чего тут от вас скрывать, — вымолвила она и призналась, что забеременела.

Степан присвистнул.

— Влипла. Вот тебе и заработала на мелочную торговлю. Как же ты это не предусмотрела?

— Я вытравлю, все равно вытравлю! Маруська меня научит, она умеет, уже не раз делала, — произнесла Аксинья с настойчивостью фанатички.

Степан попробовал отговорить ее от этой глупой мысли, но она упрямо твердила:

— Вытравлю! Вытравлю!..

А когда он замолчал, деловито сказала:

— Пока он не узнает, не прерву с ним отношений, мы ведь сговорились, что будет платить мне поночно. Деньги немалые, и нечего их терять...

Степан еще раз с горечью убедился в ее дьявольской расчетливости. В этом случае все доводы разума излишни. Вскоре она ушла «к нему», и он остался наедине со своими собственными заботами.

Наутро ему пришлось все имущество нести в фотоателье, где он снова обосновался в ретушерской.

Узнав об этом, Бродский, насмешливо кинул:

— Все возвращается на круги своя...

Ядвига не знала о житейских неурядицах Степана; он не сказал ей, что уже не живет на Остоженке. Она узнала об этом сама, побывав там. Потом пришла на Тверскую. Время было к вечеру, и работники ателье многие расходились.

— Ты подожди немного на улице, сейчас все, уйдут, и мы посидим у меня в ретушерской, — сказал Степан, встретив ее в вестибюле, куда его вызвали по просьбе Ядвиги.

— Чего же ты меня не предупредил, что не живешь там, заставил тащиться в такую даль? — она была недовольна.

Степан вывел ее на улицу.

— Прогуляйся немного, потом поговорим... Хотя о чем, собственно, говорить, сама прекрасно видишь, в каком положении я оказался. До начала занятий в училище обязательно надо найти хоть какую-то дыру, где бы я мог работать, — пожаловался он Ядвиге.

Не очень надеясь на его практичность, она взялась за это сама и уже через день сообщила, что он может переехать к себе на квартиру. Она наняла ему довольно просторную комнату на Малой Грузинской, с отдельным входом и двумя большими окнами в сад.

— Да это прямо-таки барское жилье! — восхищался он, когда Ядвига привела его смотреть квартиру. — Только вот немного далеко от училища, тяжеловато сюда таскать глину.

— Зато близко от меня, — улыбнулась она.

Степан обнял ее и усадил на маленький диванчик, стоящий у стены между окнами. Это была пока что единственная мебель в комнате.

— Сюда ты можешь приходить ко мне каждый день, здесь нас никто не будет стеснять, — сказал он, сев рядом с ней.

Она открыла небольшую сумочку из черного блестящего бархата и достала оттуда второй ключ, точно такой, какой вручила ему при входе, и опять улыбнулась. Ну, конечно же, она все предусмотрела — и отдельный вход, и запасной ключ.

— Умница ты моя, что бы я стал делать без тебя? Опять отправился бы на Хитровку...