Степан Эрьзя

— Сейчас я вам постелю в передней, ложитесь-ка спать, до солнца еще успеете выспаться, — обратилась она больше к Ядвиге, чем к сыну. И тут, наконец, заметила босые ноги старшей снохи. — Ты, знать, голландку хочешь свалить, уперлась в нее обеими лопатками? Иди-ка лучше спать, а то утром тебя не добудишься.

Степану показалось, что мать слишком строго обращается со снохой. Видимо, после отъезда Ивана в Маньчжурию вес Веры в доме несколько уменьшился.

Прежде чем лечь в приготовленную матерью постель, Степан вышел во двор просвежиться. На востоке занималась алая заря, было прохладно, в воздухе носился терпкий аромат поздних цветов. Здесь еще чувствовалась весна. В приволжских районах по сравнению с Москвой ее приход всегда несколько запаздывает.

Вслед за Степаном во двор выскочила и Ядвига.

Прижалась пылающим лицом к его груди и несколько мгновений молчала, затем подняла голову и с горечью в голосе прошептала:

— Что мы с тобой наделали! Обмануть такую женщину... Это не просто грех — прямое святотатство!

— Она понравилась тебе? — тихо спросил Степан.

— Мало сказать, понравилась. Я восхищена ею! Мне кажется, она не поверила, что мы муж и жена.

— Не поверила, а постелила одну постель? Она бы этого не сделала, ежели бы не поверила.

— Если и поверила, то с большим сомнением. Мне почему-то так кажется. — Она тряхнула головой и добавила: — Авантюристы мы с тобой, вот кто!

— Ладно, — улыбнулся Степан. — Авантюристам ничего другого не остается, как идти до конца. Иди ложись и не беспокойся ни о чем.

— А ты?

— Я тоже лягу, немного погодя. Подожду, пока ты заснешь.

Ядвига пошла к сеням, но остановилась и опять обернулась к нему.

— Степан, мы не привезли с собой никаких гостинцев. А здесь столько ребятишек. Все они твои братья? Да?

— Не все, — с улыбкой ответил он. — Добрая половина из них, должно быть, племянники...

Пока они отсутствовали, домашние поторопились высказать свое мнение по поводу новой невестки. Несмотря на свои годы, Ядвига выглядела молодой. С тем, что она еще совсем «молоденькая» согласились и женщины, и Дмитрий.

— Только вот очень уж маленькая, может, еще подрастет, — заметила Вера, залезая на печь, чтобы немного соснуть.

Марья проводила ее косым взглядом.

— От больших тоже не всегда есть толк. Иная маленькая да удаленькая.

— Кому какая по нраву, — заключил Дмитрий и смахнул со стола рассыпанный табак.

Они с Марьей больше не ложились. Она принялась стряпать, чтобы получше угостить молодую сноху, а он вышел во двор заняться каким-нибудь делом. В сенях встретился с Ядвигой и степенно посторонился, пропуская ее.

Степан стоял у забора, взобравшись на старую опрокинутую кадушку, и смотрел в сад. Чтобы обратить к себе внимание сына, Дмитрий кашлянул. Степан невольно вздрогнул от этого с детства знакомого короткого звука покашливания, спрыгнул с кадушки и повернулся к отцу. Некоторое время они молча разглядывали друг друга при красноватом свете алой зари, разгоравшейся все больше. Густая борода отца, некогда темнорусая и курчавая, теперь заметно посерела от множества седых волос. Глаза ушли глубоко под лоб, как-то странно округлились и смотрели растерянно и неуверенно. Смуглый лоб покрылся сетью морщин. Посреди головы, между волосами, такими же серыми, как и в бороде, белела круглая полянка плешины. Спина опустилась и почти сгорбилась, отчего казалось, что отец стал немного ниже. «В свои пятьдесят два года он основательно сдал», — с горечью подумал Степан.

— Ты бороду тоже не бреешь. И волосы, знать, редко стрижешь, — сказал Дмитрий. Так как Степан ничего не ответил, немного подождав, спросил: — Кончил или еще нет свое ученье?

— Нет, отец. Еще целых два года.

— Долго, — протяжно произнес Дмитрий.

Степан взглянул под навес, где стоял верстак и лежало несколько толстых сосновых досок.

— Все столярничаешь?

— Чего же больше. Не пашу, не сею, от земли оторвался. Только и осталось махать топором и рубанком. Как покойный дед Охон...

Они поговорили еще немного, и Степан пошел спать. Если бы на печи не лежала Вера, он бы полез туда. Теперь же ему волей-неволей пришлось идти в переднюю, в задней избе притулиться негде. Мать постелила им на широкой деревянной кровати, которая стояла у стены за голландкой. Ядвига уже спала, сняв с себя лишь клетчатый дорожный костюм. Не раздеваясь, Степан осторожно лег рядом.

7

Проснулся Степан от неясного беспокойного чувства, открыл глаза и встретился с взглядом мальчика лет трех, сидящего на полу. Степан улыбнулся ему и спросил, кто он.

— Я — Миса, — и мальчик принялся сбивчиво рассказывать, что все ушли, а его одного не взяли.

Степан поднял его на руки и вышел с ним в заднюю избу. Здесь мать, сидя у окна, занималась шитьем. Она оставила работу и повернулась к сыну с добрым приветливым лицом и светящимися радостью глазами.

— Так и разбудил тебя, негодник этакий, — сказала она и улыбнулась, раздвигая сеть мелких морщинок дальше от глаз и уголков рта.