Степь зовет

Волкинд хотел спросить Юдла, кто еще с ними поехал, но побоялся, что Юдл ответит не так, как ему хотелось бы,

— Да-да, вечером еще. Я видел их на плотине…

— Ну что ж, почему бы и нет? Она целыми днями сидит дома, — хмуро проговорил Волкинд, как бы желая самого себя успокоить. — Смотри, как светло, — перевел он разговор, — тракторы могут работать всю ночь.

Он уже был рад Юдлу — все-таки не один.

— Что на току?

Волкинд посмотрел в окно. Сквозь густые ветви акаций глядела круглая белая луна, слегка серебрила голубоватые крыши.

… Позванивала новая эмтээсовская бричка. Маня в белом платье прижалась к спинке, рядом с ней в высоких юфтевых сапогах сидел Валерьян Синяков.

Маня поехала с Синяковым в степь в сумерки — якобы для того, чтобы разыскать Волкинда, хотя она хорошо знала, что муж в Санжаровке, в сельсовете. Синяков это понимал, но, притворяясь друг перед другом, они разговаривали так, будто в самом деле могли найти Волкинда на пару в Вороньей балке.

Они подъехали к шалашу. В котле варился ужин для трактористов. Около шалаша сидел Хонця. Волкинда, оказывается, никто не видел. Маня с деланным удивлением посмотрела на Синякова.

Агроном вышел из брички и пошел с Хонцей по вспаханной земле. Он несколько раз сапогом пробовал глубину пахоты и хлопнул Хонцю по плечу — хороша.

— Ну ладно, — сказал он Хонце, усаживаясь в бричку. — Если Волкинд приедет, передайте, что мы его искали.

— Скорее! — торопила Синякова Маня. — Уже поздно. Мне надо домой.

— В такую ночь ночевать бы в степи, — сказал Синяков, придвигаясь к ней поближе, когда они отъехали за вторую межу.

Она ничего не ответила, прислонилась головой к его плечу.

— Давайте наломаем немного початков. — Он свернул с дороги к кукурузе, серебрившейся на дне балки.

— Зачем?

— Вы их сварите.

— Не надо… Не сворачивайте с дороги…

— А почему? Смотрите, какая кукуруза!

— Валерьян, — она схватила его за руки, — я прошу вас…

Лошади стремительно неслись по сжатой степи, вниз, в балку, врезываясь колесами в стерню. Синяков остановил лошадей возле кукурузы.

— Давайте наломаем. Смотрите, какие свежие початки! — Синяков заглянул ей в глаза.

— Я не пойду…

Он взял ее за руку. Они вошли в высокую, душистую кукурузу. Быстрым движением Синяков отломал несколько початков.

— Ну, а теперь пойдемте, Валерьян!

— Чего вы торопитесь? Кажется, кто-то едет. Подождем. Неудобно. Нас увидят и подумают… — Он улыбнулся и обнял ее. — Маня…

— Что?

— Сядемте. — Он постелил у ее ног кукурузные листья. — Давайте отдохнем здесь немного…

… В хутор возвращались молча. Позвякивали рессоры, лошади раздували ноздри, земля звенела под их копытами. Около плотины Синяков придержал лошадей и въехал в ставок.

Лошади жадно втягивали в себя голубоватую прохладную воду. Ставок пенился.

Потом мокрые колеса брички снова покатили по дороге.

— Дальше не надо, Валерьян. Я сойду здесь.

— Хорошо. А я поеду в Санжаровку… Служба… Маня спустилась с брички. В белом, слегка помятом платье, она медленными, усталыми шагами пошла по высоко насыпанной плотине вниз, к спящему хутору.

Она слышала, как в степи позванивала бричка. Минуту постояла с закрытыми глазами. Потом поднялась вверх по улице и увидела свет в окне своей хаты.

«Значит, вернулся». Маня удивилась: она совсем забыла о муже, будто его и не было на свете.

Волкинд сидел за столом с Юдлом.

— Плохо, что и говорить! Молотим, молотим — и ничего. — Юдл подергал ус.

— Не понимаю: почему мы получаем так мало зерна с десятины? Колос, кажется, не такой уж тощий… Надо посмотреть, — может, решето не в порядке. — Волкинд прикрутил в лампе фитиль.

— Что касается молотилки, то я, кажется, слежу. Разве это только у нас? А в других колхозах, думаете, лучше? Такой год…

— Нет, здесь что-то неладно. — Волкинд потер заросшее лицо. — Почему неделю назад зерно шло гуще? Надо проследить за молотьбой. Завтра вы побудете на пару, а я сам пойду на ток.

Перед тем как уйти, Юдл, чуть улыбаясь, сказал:

— Долго, однако, ваша жена с агрономом катается Чего доброго, еще и заблудятся.

Увидев, как сузились у Волкинда глаза, он мгновенно юркнул за дверь. «Ну, веселье я им обеспечил! Теперь этот дурень перестанет мне на пятки наступать. Не до того ему будет».

Оставшись один, Волкинд прижался горячим лбом к оконному стеклу, расстегнул ворот рубахи. Потом, увидев на кушетке кружевной платочек, со злостью смахнул его и растянулся, не сняв даже сапог.

Уже сквозь сон он услышал шаги и приподнялся. Маня возилась у стола и даже не взглянула в его сторону.

— Где ты была? — тихо спросил Волкинд. Маня не ответила.

Он немного подождал и снова спросил:

— Где ты была?

— Не твое дело! Где надо, там и была. Ездила к трактористу… Ну, доволен?

— К трактористу? — спокойно переспросил Волкинд. — Ты что, пахать ему помогала?

— А что же, сидеть и ждать тебя? Когда человек думает обо всех на свете, но только не о собственной жене… — Она говорила быстро, словно желая что-то заглушить в себе, — Затащил меня сюда, в глушь, в эту халупу с дырявой крышей… Если бы агроном не покатал меня немножко, я совсем извелась бы от скуки…

— Ну вот и хорошо! Катайся и дальше…