Степь

К трем стало светать, и я поднялась посмотреть, как там отец. Он лежал на пищевом ящике, раскинув руки, и тяжело спал. Я обошла тягач и с пассажирского кресла дотянулась до магнитолы. От тишины стало пусто, и я, сполоснув руки и лицо, забралась в спальник и закрыла глаза. Сон не шел, пьяный отец начал громко храпеть и стенать во сне. Солнце поднималось и нагревало остывший за ночь дым. Здесь, в этом тесном тягаче, я чувствовала свою неуместность. Этот мир не знал и не принимал меня. Отец не знал меня и, похоже, не умел откликнуться на мое существование. Я была компаньонкой в дороге, приятным обстоятельством. Ведь со мной можно было напиться и не беспокоиться, что фуру украдут. Я лежала и думала о том, что здесь, вокруг отца, все бессловесное и немое для меня. Это был однообразный, грубый и бездомный мир; он не поддавался никакому осмыслению. Я знала только один способ описать его – романтически. Но в этом мире было столько муки и поражения, что его романтизация еще сильнее погружала меня в тяжелые мысли. Не было здесь ни капли радости, только усталость, безнадега и нищета. В них не было свободы, в них был один бесконечный вынужденный труд и грубое разрушительное пьянство.

Я снова посмотрела на отца. Его лицо было изрыто глубокими морщинами, а ведь ему не было и сорока пяти лет. В уголке рта скопилась и побелела густая слюна. Впалые глаза с густыми короткими ресницами казались совсем маленькими. На его носу я узнала похожий на полумесяц шрам, который трогала в детстве. В молодости отец нырял с пирса и напоролся на арматуру. Теперь этот шрам не выделялся на фоне других изменений лица, похожего на кору старого дерева. Я потрогала его лоб и нос, потрогала щеку, смахнула мушку с груди. Он спал и не знал, что я смотрю на него и касаюсь его лица. Этот человек был мне отцом, думала я, но рядом с ним я остро ощущала свое сиротство. Мы лежали внутри старого тягача в дымке лесных пожаров над Рыбинским водохранилищем и дышали одним воздухом. Кругом была пустота, и для меня нигде не было места.

14

Самое время сказать об Илоне. Она знала, каким бывает отец, когда напьется. Отец напивался и требовал музыки, а потом садился за кухонный стол на табуретку и бурчал. Он говорил сам с собой на непонятном языке, сам себе что-то заявлял и сам с собой соглашался. Илона оставляла его на кухне и шла спать. Утром она находила его лежащим на покрывале у стола, которое стелила с вечера. На отцовском животе неизменно спала худая кошка, она была единственной слушательницей отцовского бурчания.

Илона жила с отцом из спокойного расчета, как живут с мужчинами взрослые женщины. От него было мало хлопот и много пользы. Три из четырех недель в месяц он проводил в рейсах. Ее делом было встретить его с дороги и постирать одежду, накормить, постричь ногти на руках и ногах, побрить машинкой мягкие, уже седеющие волосы на голове. Был между ними и секс, хотя мне сложно было представить даже его возможность. Рассматривая лежащего у телевизора отца и Илону за ее домашними делами я думала, что, наверное, ближе к пятидесяти люди уже настолько понимают свое тело и привыкают жить в нем, что без проблем могут заниматься сексом не из-за чувств, а из необходимости.

Они так и стали жить вместе: потому что нельзя быть мужчине одному и нельзя быть женщине одной. Отцовские мужики из гаража были при женах и детях. Да что говорить, это же были дальнобойщики, принято считать, что у них в каждом городе по одной жене. Я не знаю, так ли это было в отцовском кругу, но были разговоры, что у дяди Паши была женщина в Тамбове. Сам отец одно время жил на два дома – между Астраханью и Волжским, моей матерью и Илоной. Илона это быстро поняла, потому что он приезжал сытый, чистый и в постель ложился только спать, денег давал меньше и больше времени проводил в дороге и на стоянках. Однажды она собрала все, что у него было, а было у него немного – три рубашки на выход и пара заношенных семейников – и забросила мешок ему в кузов, когда он отъезжал на погрузку. Так они расстались. По старой привычке отец не взял того, что они вместе нажили. Он не считал, что телевизор или кровать может нести какую-то ценность, и знал, что в любой момент сможет заработать на новые.

Как они с Илоной стали жить вместе? Во время застолья с мужиками-дальнобоями и их женами кто-то спросил, почему отец один. Отец ответил, что он не один, он просто живет сам по себе. Они засмеялись и сказали, что Илона тоже одна. Илона стояла спиной и мыла редис в раковине. Будьте с Илоной, сказали мужики в шутку. Илона обернулась и спросила отца, готов ли он быть вместе, отец ответил, что готов. Какая странная жизнь, думала я, неужели можно просто так взять и быть с чужим человеком. Быть для того, чтобы кто-то о тебе заботился и обслуживал твои нужды. Они жили вместе пять лет.