Степь 2

Прошло достаточно много времени, пока молодая и здоровая дева устала окончательно. Запыхавшись от физических упражнений и загнав сердечко до галопа, она закончила свои занятия обливаясь с головы до ног ледяной водой из жбана, по-прежнему заполненного до верху. Утёрлась шкурой из своего спального гнезда и опять пристроилась на пологе отдыхая и думая, чем бы ещё заняться от нескончаемого безделья.

Царская дочь обрадовалась, даже почувствовав голод, посчитав что это тоже какое-никакое занятие. Лишь опустошив горшок на добрую половину, где в этот раз парил наваристый грибной суп, забралась назад в свой обжитый уголок, и в который раз принялась маяться от ничего неделания, даже тихонько повыла от безысходности …

Райс уже давно потеряла счёт времени. Она уже не понимала день или ночь за пределами бани. Если в первые дни она как-то пыталась определять время суток, то теперь ей стало наплевать. Тут в пустой башке впервые промелькнула нехорошая мысль: утопиться в жбане с колодезной водой, потому что терпеть эту муку становилось невыносимо.

Кутырка, с присущей ей фантазией тут же в красочных картинках представила себе все последствия. Как мама убивается в слезах вырывая свои роскошные волосы, вскрыв проклятущую тюрьму и найдя безжизненное тело дочери. Как ближницы заламывают в горе руки, и как папа делается черней тучи, и как всеобщее безутешное горе накроет всю Великую Степь. Ком обиды за себя любимую мгновенно сдавил горло, и она зарыдала навзрыд. Скорбь по самой себе стала безмерной…

Реки слез, тёкшие по мордашке, резко прервала неожиданная мысль: «А вдруг там снаружи, что-то стряслось? Вдруг меня не забыли, а просто уже некому снаружи отпереть? Надо самой отсюда выбираться». Озарённая таким простым открытием Райс аж подскочила, спрашивая себя в голос:

– А чего же ты раньше-то сидела, дура тупая?

Вопрос прозвучал словно в опростанной бочке, резанув не только нежные уши, но и ободранные догола нервы.

Рыжая психанула на себя вскакивая на ноги и принимаясь лихорадочно прощупывать тонкими пальцами плотные стыки тёсаных брёвен стен и потолка. Выдирала оттуда что-то непонятное, то, чем эти щели законопачены, стараясь во что бы то ни стало добраться до крохотного источника света, что блеснул бы спасительным лучиком. Только из затеянного ничего не получилось, кроме того, что ногти обломала. А когда в конце концов вогнала занозу под кожу, то бросила это никчёмное дело и переключилась на входную шкуру. Пыталась ни то что совсем сорвать, а хотя бы вытянуть край.

Провозившись с ней какое-то время, и в конечном итоге плюнув и на эту затею схватила питьевой черпак и принялась рыть подкоп под проёмом, где брёвен не должно было быть. С остервенением долбила окаменевшую глину, пока деревянное орудие труда не раскололось и ни рассыпалось в щепки.

Как же она изумилась, когда, вгрызаясь в утрамбованную землю огрызками черпака, как «лбом об стену» наткнулась на огромные брёвна, вкопанные под земляным полом, притом зарытые не вдоль, а уходившие вертикально вниз на непонятную глубину. Ярица взвыла от безысходности и окончательно психологически сломалась.

Впав в необъяснимую прострацию, дева совсем перестала есть и пить, и даже в помойную лохань по надобности ходить. Завалилась на показавшийся уже нечувствительным бок и ни о чем ни думая, ни мечтая, да и вообще с отсутствием каких-либо желаний, распласталась тряпичной куклой в шкурах на пологе, теребя обрывки мыслей ни-понять-о-чём, что сами собой куролесили в голове. Будто это не она, а кто-то другой думает за неё. Как долго прибывала в том непонятном состоянии полного отупения Райс не помнила, но ей показалось это вечностью…

Вывел деву из оцепенения на грани гибели далёкий гулкий звук от входа, будто брёвна друг о друга елозят. Кутырка лишь приоткрыла опухшие веки, устало взглянув в направлении очередной галлюцинации, что начали накатывать в последнее время и на которые дева уже практически перестала реагировать. При этом ни пошевелилась и ни дёрнулась, словно у неё уже всё внутри полностью омертвело.

Лишь когда из поля зрения исчезла шкура, закрывавшая выход, а в её темницу хлынул солнечный свет, ударив нестерпимой резью по глазам, еле-еле поднялась на дрожащем локте, щурясь и во что бы то ни стало, стараясь сообразить, что перед ней, очередной глюк или реальность?

Яркое пятно света никуда не исчезало и продолжало нещадно слепить, причиняя боль, одновременно приводя отупевшую кутырку хоть в какое-то сознание, с приходом которого начало адаптироваться зрение и Райс уже отчётливо могла различить открытый входной проём. Только он пустовал. Никто в неё не появлялся. Вернее, ярица никого не видела. Она вообще ничего не могла разглядеть снаружи кроме ослепительного сияния сквозь постоянно льющиеся слёзы.