Стены Иерихона

- А мы, - и Чатковский снова улыбнулся, - отделаем их как следует. Но сперва! Все помните ту лестничную клетку?

Кристина поспешила сказать, что она не помнит.

- Только вы одна! - пренебрежительно заметил Чатковский. - Не беда! Женщин там не будет, ни одной. Так вот, - и он обратился к мужчинам, сколько дверей на той лестничной клетке? Во двор, это одна, - стал считать он, - в аудиторию вторая. И все?

Вопрос предназначался Дылонгу. До него начало доходить.

- Нет! - вспомнил он наконец. - Там еще одна есть, на площадке подле окна, которое ты им оставляешь, чтобы у них было откуда прыгать.

- Браво! - похвалил Дылонга Говорек.

Дылонг, казалось, и забыл все свои возражения.

- Она, правда, забита.

Веско, неторопливо, весело Чатковский выложил самое главное:

- Вот и не забита! - А потом скороговоркой, спеша все разъяснить: - Вы вообще-то знаете, что это за дверь?

Нет, Дылонг этого не помнил.

- Ты был когда-нибудь на факультете классической философии?

- А! - обрадовался Дылонг. - Ну конечно же. Маленькая приемная перед кабинетом профессора.

- Вот-вот! - И Чатковский ткнул пальцем в сторону Дылонга, словно указывая всем на источник истины. Затем принялся рассказывать: - Несколько дней назад я ждал профессора. И чтобы меня никто не опередил, не в зале, а в приемной, даже не сидя, а стоя, стула там нет. Стою, стену подпираю. Вижу, что-то белеет. Пододвигаюсь к двери. К той самой. Слышу, шаги за нею.

Догадываюсь, там должна быть лестница. Идет кто-то. Слышу разговор. Два типа каких-то. Один хромой, ногу вроде бы волочит, шаги какие-то неровные. Еле тащатся, болтают. "Все о нас понимаю. Ничего туч для меня нового. Сам в Германии на жуткие вещи насмотрелся, - говорит один. - Вот что меня только поражает: как это молодые польские фашисты одновременно мш -ут быть и такими правоверными католиками". А другой, судя по голосу желторотый, сопляк, в ответ ни больше, ни меньше речь закатил:

"Я бы этого их Папару как собаку разделал. И всех ему подобных. Всех будущих вождей. И дело в шляпе. Сегодня они для многих посмешище, но справиться с ними можно только сегодня. Через год он уже не будет смешон, до него не доберешься, а через два-не ты до него, а он до тебя доберется!

Государство внимания не обращает на эти сорняки. А потом будет уже слишком поздно. Сегодня до Папары еще дотянешься!"

Когда они стали удаляться, а голоса их стихать, я навалился на ту дверь, хотел послушать, что дальше. И понял, какая же она слабенькая. На одной скобе держится. Говорю вам, труха! Тут профессор: "Вы ко мне? Пожалуйте!" Через минуту выхожу от него. Помчался через двор, влетаю в соседнюю аудиторию, куда и ведет эта лестница. Там как раз и дежурит Папара. Его нет. А вообще-то есть кто? Заглядываю в их читалку. Человек двадцать.

К кому прицепиться? К колченогому. Вижу, знакомый студент.

Спрашиваю, нет ли тут кого-нибудь хромого. Не знает! А кто сюда пришел четверть часа назад? Все. Как раз к открытию. Ищи ветра в поле! Одно только-выходя, я еще раз оглядел эту забитую дверь со стороны лестничной клетки. Держится она на честном слове.

- Да-а-а! - глубоко задумавшись, протянул Дылонг. - Действительно! размышлял он. - Если такое должно случиться с Папарой, то именно там. А эти двое, знаешь о них что-нибудь, что по этому поводу думаешь, это что, пусть и самый предварительный, но план или так, случайная мысль?

Чатковский крикнул в ответ:

- Конечно же, больше! Желание, страсть, ясная воля. Для нас этого должно быть достаточно. Идею пьесы они выдвинули, а если у них нет автора, то мы его заменим и сыграем, что им хочется, только вот сцену выберем сами. И режиссура будет наша!

Кристина бросила взгляд на часы. Самое позднее через четверть часа придет Ельский. Днем он вернулся в Варшаву и навязался прийти сегодня. У него было что ей порассказать.

Познакомился с ее отцом. Провел вечер с Черским. А как же!

Уйма интересных разговоров. Ему хотелось повидаться с Кристиной как можно скорее. Все одни только предлоги! С пустыми руками, без новостей и приключений, он все равно рвался бы к ней. Ну а тем более раз у него, кажется, есть чем похвастаться.

Кристина отодвигала его на вечер, попозднее. Он сказал: "Приду немного пораньше". Ельский частенько объявлялся, даже не позвонив предварительно по телефону. Нередко натыкался тут на товарищей Кристины по организации. Так случилось с молодым Сачем, который принял Ельского за одного из своих. Так случалось с Чатковским, который считал Ельского человеком, очарованным движением, но пребывающим в нерешительности, отдаться ему или нет. "Не говорите при мне о ваших секретах", - просил он. Ельскому отвечали, что ему доверяют. Считая его своим, галантно повторяли: "Мы знаем, вы нас не предадите!"

"Но из-за ваших секретов, - возражал он, - я предаю порядок, которому присягал. Не забывайте, я на государственной службе".