Стечение обстоятельств

— Может, не хочу. Перестань меня уговаривать. Я очень устала. У меня сил нет дойти до душа, а ты мне рассказываешь про высокую страсть. Ну нет ее во мне, что я могу поделать?

— Хочешь, я тебе помогу?

— В чем? — Настя открыла глаза, внимательно посмотрела на Захарова.

— До душа дойти. Раз в тебе нет высокой страсти, тебя это не должно смущать.

— Помоги. — Она опять расслабленно прикрыла глаза.

Дима включил в ванной воду, налил в нее пенящийся «Бадузан», вернулся в комнату. Не поднимая Настю с кресла, осторожно снял с нее мини-юбку, потом аккуратно, стараясь не касаться тела руками, стянул бирюзовую майку на бретельках.

— А грудь-то! — Он укоризненно покачал головой. — Это надо совсем себя не любить, чтобы такую красоту прятать.

— А я и не люблю.

Настя по-прежнему не открывала глаз.

— А что ты любишь?

— Задачки решать.

Он легко подхватил Настю на руки, отнес в ванную и осторожно опустил в воду. В горячей воде она быстро приходила в себя, бледные щеки порозовели. Дима уселся на край ванны, продолжая с любопытством рассматривать Настино умытое лицо.

— Сколько раз тебя Павлов видел в натуральном виде?

— Два.

— И ты не боялась, что он тебя узнает? Рисковая ты девушка.

— Никакого риска. Меня почти невозможно запомнить. Я — никакая. Вот ты столько лет меня знаешь, а описать словами не сможешь. Во мне нет ни одной яркой черты.

— Кто тебе сказал, что ты — никакая? Сама придумала?

— Отчим. Это случайно вышло. Мне тогда пятнадцать лет было. Он по телефону разговаривал, не думал, что я слышу. Кого-то распекал, что слишком заметного парня куда-то послали. Он тогда еще в розыске работал. И говорит: «Он должен быть таким, как моя Аська. Никаким. Сто раз мимо пройдешь и не запомнишь». Я, естественно, в слезы. Он понял, что я слышала, утешать начал. Вот тогда-то он мне и сказал: «У тебя лицо как чистый лист бумаги. На нем что угодно можно нарисовать. И красоту, и уродство. Это редчайший дар природы, им надо уметь пользоваться». Кроме того, Димуля, мы ведь не черты лица запоминаем, а масть, мимику, моторику, голос, манеры. А это все легко меняется, было бы желание. Так что, повторяю, риска не было ни малейшего.

— Ты с ним и голос меняла?

— Конечно.

— Скажи что-нибудь, мне интересно, как ты с ним разговаривала, — попросил Дима.

Низким голосом, в котором явственно слышались англоязычные интонации, Настя произнесла:

— Мне кажется, Дмитрий Владимирович, вы предпринимаете попытки меня соблазнить. Я полагаю, что вы человек трезвомыслящий и отдаете себе отчет в полной безнадежности вашего предприятия.

Она скользнула вниз, и белая пена укрыла ее до самого подбородка.

* * *

— Ну, ожила? — спросил Захаров, когда Настя, укутанная в длинный халат, вышла из ванной. — Я чай заварил. Садись, рассказывай.

— Мне перед сном чай нельзя, — помотала головой Настя. — Я яблоко погрызу. Значит, так, Димуля. Первое. Александр Евгеньевич Павлов хорошо ориентируется в тексте своей диссертации, помнит его и достаточно связно излагает. Но я абсолютно убеждена, что он ее не писал. Он всего лишь добросовестно выучил ее. Он не смог ответить ни на один вопрос, на который ответил бы любой настоящий автор.

— Значит, Филатова не преувеличивала, когда говорила мне в машине, что начальникам диссертации пишут профессора? Я, честно говоря, ей не поверил.

— Зря. Очень распространенная практика. Я это специально выяснила. Теперь второе. Свою монографию Ирина Сергеевна Филатова писала, несомненно, сама. Среди ее бумаг есть переводы всех зарубежных работ, на которые она ссылается, причем переводы не официальные, а рукописные, выполненные ею же. Она хорошо владела английским. Стиль, логика, подача материала — все указывает на ее авторство.

— А что, были какие-то сомнения?

— Посуди сам. План на следующий год верстается в сентябре. До этого долгое время Филатова отказывается заниматься докторской диссертацией, она постоянно загружена текущей научной работой. Наконец, после длительных уговоров, она заявляет в план монографию, происходит это в сентябре прошлого года, а уже к Новому году книга отпечатана начисто. Ее адъюнкт получает экземпляр, по его словам, сразу после праздников. Когда она успела ее написать?

— Бывает же, что все материалы и наброски уже готовы, остается только скомпоновать их. Это не занимает много времени.

— Бывает, — согласилась Настя. — Но где эти наброски? Я не нашла ничего, ни одного самого малюсенького листочка. Такое может быть только в том случае, если книгу ей кто-то написал. Или она украла рукопись. Но все это не так, потому что, повторяю, ее авторство сомнению не подлежит.

— Ты видишь какую-то связь между диссертацией Павлова и этой монографией? — недоверчиво спросил Дима.