Статус человека

- Привет честной компании! - шутливо поздоровался Льош и присел рядом с пинами на корточки. Ослиные уши пинов доброжелательно зашевелились. Здравствуй, Василек, - персонально поздоровался Льош с крайним из пинов и что-то быстро просвистел ему.

Пин внимательно склонил голову и вдруг, подпрыгнув, вскочил на короткие десятисантиметровые лапки и закачался на них. Льош выжидательно замолчал.

- Не знаю, - наконец сказал Василек патефонно-хриплым писклявым голосом. Будто и не он сказал, а старую заезженную пластинку поставили на большую скорость..- Я думаю, что следует посоветоваться с Энтони...

Кирилл устало закрыл глаза. Хотелось спать и страшно хотелось курить. Опять какая-то авантюра... . С тех пор как Льош появился в лагере, какие-то месяца четыре, собственно, вечно он о чем-то шушукается то с пинами, Ио с Энтони, разрабатывая немыслимые планы побега, будто и не зная, что за все существование лагеря, сколько помнят "старички", не было ни одного. Ни одного побега. А он... Прыткий больно. Впрочем, посмотрим, во что это выльется на этот раз.

Кирилл поудобнее примостился, чтобы полулежа, прислонившись к стене барака, можно было вздремнуть. Пока Голос не позвал обедать и не приказал строиться для отправки в Головомойку. Слева Лара вновь затянула свои всхлипывания и причитания, и он недовольно поморщился. Хоть бы кто-нибудь объяснил ей, что не виноват из нас никто, что она родить не может. На Земле были мы все люди как люди, даже некоторые семейные были, с детьми... А почему в лагере никто не рожает, так ты лучше у смержей спроси - им виднее.

Кирилл немного вздремнул, но тут опять ночной кошмар толкнул его в голову, и где-то внутри засосало, засвербело... Он заворочался и открыл глаза. Спросонья, подавно забытой привычке, толкнул соседа в бок и попросил:

- Дай закурить.

И увидел перед собой вытянувшееся, поросшее редкими волосами, грязное лицо Пыхчика. Глаза Пыхчика округлились, он начал медленно, не отводя взгляда, отодвигаться.

- Чего? - бабьим дискантом протянул он. Кирилл встряхнулся и как следует протер глаза. Наконец-таки проснулся.

- Да нет, ничего, - хрипло успокоил он. - Это я так... Приснилось черт знает что. Да не бойся ты, не буду я плясать "святого Витта", не зашибу! Пора бы давно усвоить, что пляшут только по возвращении из Головомойки. Закурить просто...

Пыхчик на всякий случай встал и пересел подальше.

- Тьфу, болван! - в сердцах сплюнул Кирилл и отвернулся.

На место Пыхчика сразу же кто-то грузно плюхнулся и тяжело засопел. В нос ударило кислым и затхлым, будто сел не человек, а шлепнулась груда гнилого тряпья. Кирилл недовольно скосил глаза и увидел Микчу, взмокшего, как после марафонского бега, и астматически всхлипывающего. От него несло так, будто он дневал и ночевал в хлеву, причем непременно в самом стойле.

- Как мать родила, так в последний раз и мыла, - поморщившись, пробормотал Кирилл. - Правильно я говорю?

Микчу непонимающе посмотрел на него и медленно моргнул. Затем, все так же тяжело дыша, вытер лицо лохмотьями своей рясы.

- Чего?

- Чего, чего... Заладили, то один, то второй. Весишь ты, спрашиваю, сколько? Чего!

Микчу замялся, плечом снял каплю пота, висевшую на ухе.

- Не помяну... Давне бьило какито-то. - Он внимательно посмотрел на Кирилла. - А чего?

- Воняет от тебя, монах, как от тонны...

-Чего?

- Дерьма, вот чего!

Микчу неуверенно заулыбался - он не понял. Да и откуда ему понять, жил-то небось в веке пятнадцатом-шестнадцатом, еще до метрической системы мер и весов.

- У тебя закурить есть?

- Розигришь, да? - недоверчиво спросил Микчу.

- А!.. Кой там розыгрыш. Курить хочу - сил нет. - Кирилл отчаянно потянулся, зевнул и сел. - Жрать бы скорее давали, что ли...

- Тебе прямо в Головомойку не терпится, - насмешливо проговорил кто-то над самым ухом. Кирилл недовольно поднял глаза и увидел перед собой Энтони. "Старичка" Энтони, седого старого негра, выуженного смержами с Земли бог знает какого года одним из первых (разумеется, из людей - пины тут были уже до них) и брошенного сюда, в этот лагерь, в эту дробилку человеческих душ, нечеловеческую круговерть. Он жил в лагере дольше всех, знал о нем больше всех, его одежда давно обветшала, износилась, истлела, и теперь на. нем было лишь только какое-то подобие набедренной повязки, но тем не менее он, в отличие от многих, не потерял себя, не ушел в себя, не закопался, как страус, в самом себе, а смог собрать, как-то организовать этот разноплеменный, выуженный смержами из разных веков Земли человеческий экстракт, и, можно сказать, что только благодаря ему, его уму, его инициативе, наконец, просто его природной доброте и человечности, чудом уцелевшим в столь нечеловеческих условиях, люди в лагере еще не потеряли способности быть людьми.

- Здравствуй, Кирилл, - поздоровался Энтони и сел на мох рядом с ним. Кирилл кивнул.

- Ты что-то в последнее время осунулся, даже здороваться перестал. Ночью как спишь?

Кирилл вздохнул и принялся растирать задубевшее от дремы лицо.