Кстати, вспомним, какая тема была самой закрытой, о чем вообще практически не писали? О масонстве. Было две-три публикации о масонах как о передовом отряде имперализма, а Коммунистическая партия — вроде бы первый и главный враг масонства.[4] Но сама тема, с подачи наших академиков, вроде незабвенного Минца, надо полагать масона немалых градусов, казалась большинству какой-то несерьезной. Особенно в таком отношении к ней усердствовали вечные медиумы вечного прогресса — иудеи. Они почему-то не любили и не любят эту тему. Почему?
— Ну, хорошо, — спрашивали, — ну, вредительство. Но зачем?
Наивные люди, они думали, что все такие же простаки, как и они, как и все мы, такие же безыдейные обыватели, живущие куском хлеба и простенькими утехами в виде любви, дружбы и рыбалки со славной выпивкой на берегу речки. Малые дети… Мы не знали, как трудно руководить обществом, как трудно вести его по пути прогресса, как трудно выбивать из нас „дурь“ национальной психологии, нашего исторического прошлого и наших славных привязанностей к патриархальной тишине и дружелюбию. „Там наверху“ знали, что на самом деле мы — еще сила, с которой „им“ приходится считаться. И именно поэтому „они“ не могли сказать нам откровенно:
— Вы — сырье для атлантических стран. Ни вы, ни ваши дети прогрессу не нужны. И чтобы можно было вас гробить, нужно уничтожать все то хорошее и нужное, что вы делаете и что выращиваете. Вы с вашей психологией опасны всемирной демократии, а мы делаем то, что ей нужно. И именно для этого мы и пришли к власти в 17-м году.
В этом смысле характерен один эпизод, который поведал в перестроечные времена один партийный бонза:
„В середине пятидесятых, — рассказывал он, — над страной нависло мрачное облако голода, весьма очевидного и тяжелого. Надо было предпринимать срочные меры. Самым разумным и экономически выгодным было вложение средств в сельское хозяйство Центральной России. Но, — замечает он без комментариев, — такой вариант исключался изначально. Решено было взяться за казахскую целину.“… И там угробить половину национального дохода страны, подрывать русскую демографию и получить быстро первый хлеб, а заодно осуществить давнюю программу социал-демократов, принятую еще на 3-м съезде: развивать национальные окраины за счет Великорусской нации.
Когда заходит разговор на эти темы и вообще на тему „страны дураков“, то на вопрос: „Почему все законы, инструкции направлены против наших крестьян, и отчего так хищно и зверски власть к крестьянам относится?“, следовал стереотипный ответ: „Политика, брат!“ В ответ ему: „Вредительская?“ Раздражение: „Ну почему так сразу — вредительская?“. И — в сторону. А что тут скажешь: „Масонов нет, вредительства нет, а откровенный саботаж есть!“ Нищета Центральной России, самой работающей, кстати, очевидна. Что тут скажешь?
Теперь мы продолжаем разоблачать плохого Сталина и плохого Ленина. А если бы они были бы хорошими, то что?
И кажется, надо было бы уже понять, что и все обещания большевиков, и вся показная сторона их пропагандистской деятельности имели в виду совершенно свои, внутренние цели и задачи, с которыми они справились блестяще. Что это за цели — можно сказать, глядя сегодня в окно и наблюдая происходящее. Это еще не вся энтелехия, как говорил Аристотель, не вся еще завершенность, но все главное видно.
Насколько марксизм был создан для текущего, так сказать, момента, говорит тот факт, что сегодня нет даже намека на его присутствие. А где, скажите пожалуйста, все эти тысячи тысяч убежденных марксистов и „научных атеистов“? Где? Ведь от убеждений, да еще философских с историческим материализмом, да еще с диалектическим, так просто не отказываются, в одночасье. Не сразу и не все. Не может быть, чтобы сразу все наши идеологи, писатели, публицисты вдруг забыли целую систему своего мировоззрения, перестали даже употреблять слова из марксистского лексикона. Целые поколения выросли со словами о переходе количества в качество, о единстве противоположностей, о неизбежности победы коммунизма, о том, что „Бога нет“, а есть только „поповские выдумки“. И что религия враждебна науке и зовет нас в прошлое.