Статьи разных лет

Какие же ответы обычно даются историками и публицистами на этот кардинальный вопрос в истории нашей судьбы? Самый общий ответ, наиболее распространённый, прост как сермяжная правда. Было хорошее Самодержавие и была очень скверная интеллигенция. Эта последняя вся продалась западу и была пропитана к тому же и западническими идеями. Она вся целиком оторвалась от народной почвы и потому нет ей, слепой и подлой, прощения. Итак, во всем виновата интеллигенция. Не оторвись она от народа, будь она с ним рядом и думай она о его судьбе — все было бы по-другому.

Все это верно. Была бы другая интеллигенция, и судьба России была бы другой. Но вот беда: ведь эта интеллигенция не падала на русскую землю с неба, наподобие метеоритов. Она выпекалась поточным методом в гимназиях и высших учебных заведениях по рецептам Министерства Народного Просвещения, по его учебным программам. А эти программы, в свою очередь, утверждались Государем. Если мы возьмём многочисленные воспоминания окончивших, к примеру, Московский Императорский университет, то увидим более или менее однообразную картину, отмечаемую самими современниками: в университет юноши приходили из богобоязненных семей, приученные маменькой и папенькой к исполнению всех правил, кои полагает Святая Церковь для своих верных чад. А уже через два — три месяца от уважения к учению Церкви не оставалось и следа. Об этом факте писалось много и постоянно и в далёкие годы середины 19 века. Этот факт слишком был хорошо понятен и много обсуждался, хотя и без всякого практического результата.

Уже в 1911 году, как бы подводя итог такой просветительской деятельности Министерства Просвещения, вышла книга под названием «Школьная революция в России», принадлежавшая перу небезызвестного Пуришкевича. Книга наполнена богатым фактическим материалом из разных учебников, и из неё явствует, что само правительство поощряет революционную пропаганду. Между прочим, об этом ещё в 1814 году писал новый министр Просвещения А.С. Шишков Александру Первому. Таким образом, любой противник Самодержавия и исторических форм русской государственности может с полным основанием ехидно спросить нынешнего приверженца монархии и Самодержавия в нашем историческом прошлом: «Как же так получается, что ваше хорошее Самодержавие само же породило плохую интеллигенцию?»

Впрочем, положение тех, кто уверен в зловредности Самодержавия, в том, что оно сосало все соки из трудящихся людей, и держало народ в темноте, ни чем не лучше. С такой позицией мы все имели дело, когда учились в советской школе, и вся наша история была разделена на две совершенно не соприкасающиеся части, — историю царского «деспотизма», угнетения народных масс и их беспощадной и всё растущей из года в год, из столетия в столетие эксплуатацией с помощью «поповщины»; а с другой стороны мы изучали историю русской культуры с её Ломоносовыми, Пушкиными, Менделеевыми и проч. и проч. И тоже получалось как-то странно. Плохое Самодержавие порождало своими правительственными программами просвещения, своими законами о печати, о «вольных типографиях», о цензурных правилах и проч. и проч. очень хорошую и благородную интеллигенцию. Этот «деспотизм» умудрился за сто с лишним лет запретить не более чем с десяток книг, да и то они печатались под разными другими видами, умудрился разрешить ведение в подцензурной печати революционной пропаганды на всю страну… Ведь все произведения Чернышевского, Добролюбова, Писарева, Зайцева и других наших разлюбезных революционных демократов вышли в свет вполне легально, да ещё в Петербурге, в двух шагах от Зимнего дворца. И что же получается? Плохое Самодержавие родило хорошую интеллигенцию? Получается что так, Но можно, как мы видели, сказать всё то же, но наоборот. Где же правда? Откуда в русской истории такая раздвоенность — вот в чем самый важный вопрос, который в своём разрешении открывает как целый ряд других вопросов, так и ответы на них.

Для тех, кто хочет изобразить царское правительство как носителя западноевропейского просвещения, не представит труда увидеть факты, вполне подтверждающие эту точку зрения. Конечно, наши гимназии и университеты имели совершенно обычную для западноевропейского учебного заведения программу, не исключая и преподавания политических наук и философии. Все три составных части марксизма пропагандировались в Императорской России: и французский материализм, и английская экономика, и немецкая философия. Россия не знала запретов на те или иные научные, политические и экономические теории и учения. Какой-нибудь профессор московского университета И.И. Янжул мог не скрывать вовсе, что он сторонник государственного социализма и в соответственном духе вести преподавание среди студентов. Можно было любому подданному Его Императорского Величества быть или позитивистом, или шеллингианцем, или социалистом, или ещё кем ему угодно.