Пусть читатель представит себе в своем воображении картину тихого городка, стоящего, как небольшая копенка, среди обширных полей. Вечереет; солнце готово садиться, с полей заносит легкою прохладою, и обыватели городка, собравшись у дверей москотельной лавки на тенистой стороне улицы, лениво покачиваются на своих креслах, жуют табак и плюют взапуски, как плевывали блаженной памяти блаженнейших времен наши семинаристы, если их позовут в барский дом, где они всегда хотели показать свою развязность и свободомыслие. К этой лавке, носящей здесь тоже громкое название «отеля», подходит изысканно и даже по отношению к прочим франтовато одетый господин и немедленно же, с свойственною одним американцам смесью осторожности с самоуверенностию, начинает осыпать собеседников градом вопросов. Удивленно осматриваете вы эту фигуру с лукавыми глазами, а он, засыпая вас вопросами, сам не перестает плеваться во все стороны табачным соком. Это западноамериканский редактор-издатель, — американский Альфред фон Юнк перекрашенного из дикого цвета в сумасшедший города Киева. Поток вопросов и новостей неудержимо льется из уст этого публициста: он жив, вертляв и восторжен, но вдруг… вдруг он вздрагивает, меняется в лице, он точно как бы заметил где-то приближающегося к нему аллигатора. Быстро, одним щелчком языка, он перекладывает табачный сверток из-за одной скулы за другую, пускает второпях еще один энергический плевок и с выражением полнейшего презрения на лице удаляется прочь. На сцену выдвигается аллигатор. Это страшилище показывается с противоположной стороны куцой улички: зверь этот есть не что иное, как длиннополый собственник и редактор местного органа противной партии, к которой принадлежит и хозяин лавки. Нового гостя, испугавшего прежнего редактора, представляют вам под именем «доктора» или «судьи», или «капитана» такого-то редактора «Знамени свободы». Нашим добрым соотечественникам и русским ситуайенам республиканского образа мыслей, может быть, неизвестно, что в республиканской Америке титулов больше, нежели у нас, в монархической Европе; полковникам, капитанам и генералам в Америке нет числа.
При ближайшем знакомстве вашем с вновь подошедшим редактором, необузданный, кровожадный и жестокий республиканец, каким этот публицист является в своих передовых статьях, оказывается очень мирным и добродушным человеком; он радушно приглашает вас в свою контору, которая служит ему в то же время типографиею, жилищем, приемною и проч. Здесь вы находите, кроме печи, густо заплеванный табачными выплевками топорной работы стол и старое качающееся кресло, многоразличные другие принадлежности хозяйства. Комната эта служит главным сборным пунктом всех местных политиков, группирующихся вокруг «Знамени свободы».
Во время составляющихся здесь собраний редактор, — если только он не занят обсуждением какого-нибудь важного вопроса, — иногда исчезает из своего храма, чтобы распытать у проходящего знакомого — «нет ли у него материала для новенькой заметочки», или, завидев на улице проезжающего золотопромышленника, приехавшего, чтобы обменять свой золотой песок на недельный запас бобов и свинины, редактор спешит узнать у него все новости, касающиеся его промышленности, которая на западе возбуждает самый живейший интерес. Редактор зазывает золотопромышленника в свою контору и, осыпая его любезностями, выманивает у него все его новости. Любезность здешних редакторов проистекает, разумеется, не столько из их благовоспитанности и благодушия, сколько из необходимости обязать человека чем-нибудь проговориться. У нас ни о чем подобном не имеют понятия более, чем о грандиозности издания «New-York Herald'а» и «Times'a».