Статьи и проповеди. Часть 9 (27.12.2013 – 09.04.2015)

У Вампилова в «Провинциальных анекдотах» на людей магически действует слово «метранпаж». И они начинают суетиться, словно в присутствии коронованной особы, и смутная память о том, что есть еще где-то виконты, инфанты, фрейлины, заставляет их напряженно и спешно облагораживаться. Конечно, получается смешно, по типу: «Вельми понеже. Зело на самолет опаздываем». Конечно, облагораживание обращается холуйством, и это тоже хлестаковщина. Это мелкий позор неграмотности, а метранпаж – всего лишь одна из типографских должностей. Но это характерная ошибка, и смех от этого анекдота – гоголевский, сквозь слезы. Потому что нечто общее и трагичное сквозит в единичном случае. Потому что признать конюха королем можно только тогда, когда настоящего короля принимаешь за конюха.

Вот еще не узнали в сказке козлята волка, потому что волку голос кузнец перековал, и зубастый враг стал «по-маминому» блеять. Не узнал Исаак Иакова, потому что ослеп под старость. А еще потому, что Ревекка ему вкусного наготовила, якобы от Исава; и потому, что младшенького и любимого обложила по рукам козьими шкурами. «Голос? Голос Иакова, а руки – руки Исавовы». Овечий голос и козлиная шерсть. Прямо Страшный суд какой-то, на котором впору запутаться. Благо, Христос будет судить не по слуху и не по наложенной шерсти, а по истине. Он не ошибется, но мы-то, мы ведь ошибаемся.

Не только ведь Хлестакову из страха статус завышают грешники, не только Антихриста за благодетеля принимают и поспешно коронуют. Христа тоже не узнают. Лука и Клеопа шли с Ним рядом и разговаривали, и сердце в них горело от Его слов, но узнали Его не ранее, как Хлеб из Его рук приняли. И на берегу когда Он стоял по воскресении, а они в лодке копошились, не узнал Его никто кроме Иоанна. Тот узнал не по чертам лица, а сердцем дрогнувшим, и Петру шепнул: «Это Господь». Тогда только Петр в воду бросился и поплыл. И на горе в Галилее, увидев Его живым, «поклонишася Ему, овии же усумнешася». Вот я и говорю: не узнавали, не узнаём до сих пор. И как день сменяет ночь, так два слова загораются на горизонте человеческой истории, сменяя друг друга: «перепутали» – «обознались».

Христос лик Свой скрыл, чтобы Его не по чертам лица, как сыщики, люди находили, а по сердечному взыгранию. Так маленький Предтеча во тьме материнской утробы взыграл еще при приближении непраздной Марии – в полном мраке одним сердцем Господа почувствовал. Антихрист же напротив – маскируется и драпируется. Голосок в «мамин» перековывает, шкурку овечью меряет, руки за спину прячет, чтоб не заметили люди отсутствия на этих холеных ручках язв гвоздиных. Но есть еще тысячи случаев и состояний, когда совершается удивительное и непредсказуемое по теме «обознались – перепутали».

Какой-то разбойник, говорит древний Патерик, решил лихо ограбить женский монастырь. Лихо и со смехом. Нарядился в монаха и представился старцем, в ответ на что принят был, как Ангел Божий. Ноги ему вымыли, трапезу предложили, заботой окружили и боялись на него глаза поднять. На это и расчет был. Но случилось так, что эта вера сестер и подлинная любовь, явленная ложному старцу, перевернули в нем сердце. Действительно из вора в подвижника превратился тот человек. И дело даже не в том, что от воды, в которой ему ноги омыли, окропленная, исцелилась одна из тяжело болевших сестер. Дело в том, что силой доверчивой любви овечья шкура, надетая на волка, к волку приросла и даже сердце в нем изменила.

Подобным образом у того же Вампилова в «Старшем сыне» дерзкое хулиганство перерождается в любовь. Выдал себя шутник-студент за сына незнакомому и глубоко несчастному человеку. Выдал, чтобы только переночевать, а потом полжизни ухохатываться от воспоминаний. Но паче чаяния прикоснулся к открытой ране и не захотел уже из грима и роли выходить, чем и развернул целый ворох судеб, включая свою, в чудесно-неизвестную сторону. Это, конечно, не «Судьба человека», где мальчонка бросается на шею усыновившему его главному герою с криком: «Папка, родненький! Я знал, что ты меня найдешь!» Но это тоже «судьба человека». Это, если угодно, исправленная хлестаковщина, которую венчает не стыд прозрения, а радость узнавания. И первоначальную издевку неожиданно вытесняет подлинное чувство. Наивное, но подлинное и потому могучее.