И здесь мы встречаемся нос к носу не с привычным посягательством на чужое имущество, а с какой-то катастрофой, которая тем грандиознее, чем невероятнее. Попробуй-ка угадай, сколько труда вложено в эту одежку! Вор лихо снял ее и, видимо, лихо пропил или продал в ближайшие часы. И никогда, даже до самого Страшного суда, не узнать этому вору, сколь дорогую вещь он содрал с плеч невзрачного человечка. Да и не с плеч даже, а из самого сердца. Иной золотой портсигар по цене с такой шинелью рядом не станет, потому что получен легко, без идеи и без душевных мук.
Задумайтесь над этим, воры и не воры. Для вас вещь – тряпка дешевая, а для человека, вами обиженного, в ней, возможно, вся жизнь помещается. В чашке, в книжке, в запонках, в фотоальбоме вся жизнь человека поместиться может. Это потому, что у каждой вещи, кроме тех цен, которые котировками рынка определяются, есть еще своя внутренняя цена, которую чтобы уразуметь, нужно думать, думать, смотреть на мир и утирать слезы.
Вы, пожалуй, помните, что Акакий Акакиевич горя своего не перенес. Умер он, и промозглый чиновничий город спокойно сделал вид, что он и не знал совсем о существовании этого маленького человека. Но душа его не просто была гонима вон из мира нестерпимой горечью обиды. По каким-то неведомым нам законам алхимического превращения чувств стал Башмачкин в мире теней мстителем и карателем.
Позвольте мне отвлечься.
Объем движущегося тела по мере роста скорости движения уменьшается. Поэтому пистолет маленькими пулями, а не корявыми булыжниками стреляет. Если же скорость движения тела к скорости света стремится, то объем движущегося тела стремится к нулю. И при чем здесь Башмачкин? А вот вы обождите. Есть объем у души человеческой или нет, про то трудно сказать в XXI веке. Об этом лучше нас мыслили средневековые ученые в коричневых грубых рясах и с лысинкой на голове. Допустим, объем у души есть. Почему не предположить, что, отделяясь от тела, душа человека, даже и Башмачкина, развивает скорость света и превращается в ноль? А потом превышает скорость света (мне почему-то кажется, что это именно так и происходит) и… переходит в царство теней и «перевертышей». Как бы наизнанку выворачивается.
Еще Лоренц не вывел свою формулу, когда ходил по улицам Северной столицы черноглазый писатель с длинным носом, вглядываясь в лица прохожих и ища в них себе жертву, то есть персонажа. И найдя своего Пигмалиона-чиновника, этого аскета и платоника, Гоголь не просто лишил его шинели. Гоголь его умертвил беспросветным горем. Но это не всё еще… Гоголь, умертвив, превратил Башмачкина в мстительного духа, который уже не созерцает вечную идею шинели, а сам срывает их материальные воплощения с плеч прохожих.
Сила печали, преобразуясь в силу гнева, в секунды разогнала душу Акакия Акакиевича до скорости света и даже превысила ее. Тогда, по формуле Лоренца, стал Башмачкин гневным духом, который, дыша могилою, мог сказать даже очень значительному лицу: «Поймал я тебя за воротник! Отдавай теперь шинель!»
«Ты зачем нам это рассказываешь? Зачем, как при Гоголе говорили, пули льешь?»
Ну, во-первых, иногда можно и без большого резона поговорить. Так, словечками переброситься, посмеяться без греха, чтоб с ума не сойти. Но есть, конечно, у меня и мысль…
Самое первое: маленького человека обидеть не моги. Он – брат твой. И чем он меньше, тем он тебе роднее. Его бы заметить не худо, всмотреться в него. А обижать его поначалу легко, но потом – опасно. Вот и не отнимай у него ни язык, ни Родину, ни жену, ни шинель, ни пенсионную карточку. У него ведь душа бессмертная есть, и в этой душе могут таиться такие порывы и переливы, что никто из нас о них совсем не догадывается. Так вот обидишь его, смахнешь с дороги маленького человека, словно букашку, а он самый тебя же в образе мстителя за очередным жизненным поворотом и встретит. С гневом встретит и с силой. Дай Бог тогда, чтоб дело одной только шинелью обошлось…
Пара слов о добре (15 мая 2014г.)
Хочу сказать нечто о добре. Нелегкое это дело. И чем более оно кажется простым, тем более угрожает сломать зубы тому, кто укусит этот «бублик» смело и без подготовки.
Есть две главные заповеди. Это всецелая любовь к Богу, и любовь к человеку, как к себе самому. Сразу одернем себя: любить человека нужно только частично – как себя самого, а Бога – всецело: умом, душой, сердцем. И сначала нужно полюбить Бога, а только потом – человека.
Это не математика, где перемена мест слагаемых фиолетова для результата. Здесь от перемены мест все меняется головокружительно.
Очень легко можно соблазниться любовью к человеку, как главной заповедью. Еще бы! Ведь человека видно. Вот он! Грей его и питай его. А Бога, мол, «никтоже виде нигдеже». Оттуда рукой подать и до забвения о Боге вообще или сомнении в Его существовании. Дескать, мы ближнего любим, а остальное нам неведомо. За любовь к человеку и помилованы будем (если что).
История не дает нам права легкомысленно относиться к этой теме.