Как же оно не тоталитарное, если императоры могли своими приказами вторгаться в частную жизнь, в саму спальню граждан, и давать, например, повеление молодым вдовам еще раз выходить замуж?
Твой кусочек личной свободы мал и стремится к нулю. Государство способно залезть тебе в карман, в мозги, в душу, предъявить право на твои силы, время, здоровье, жизнь.
Римляне умели это дело обставлять риторикой о пользе общества, скреплять буквой законов и булавками параграфов и оправдывать ссылками на предков лучше всех остальных народов. Так почему же оно, спрашиваю снова, не тоталитарное?
Ты можешь наслаждаться свободой и правами, пока зубцы и колесики сложного механизма не затянули тебя внутрь. Так вот шел человек за пивом в киоск и был свободен. Но вдруг почему-то попал в психиатрическую лечебницу и оказался в подлинном зазеркалье. Свобода кончилась, возможно — навсегда.
Это везде возможно, и в самой свободной, и в самой несвободной стране.
Мученики первых веков, они ведь не только непонятной верой своей раздражали судей и правителей. Мне думается, что они вызывали на себя шквал ненависти именно тем, что осмеливались не слушаться «разумных и гуманных» повелений самого эффективного в мире правового и тоталитарного государства.
— Принеси жертву Меркурию. Ну что тебе, сложно? Принеси и иди куда хочешь.
— Нет вашего Меркурия. А если он есть, то он — бес. Я кланяюсь только Христу.
— Я сам знаю, что Меркурия нет. Я тебя не прошу в него верить. В него никто не верит. Я — тоже. Ты жертву принеси и верь себе в кого хочешь.
— Нет.
— Послушай, мое терпение кончается. Мы слишком добры с вами. Ты живешь в самом могучем государстве мира, пользуешься его благами и обязан оказывать повиновение.
— Нет.
Дальше картину дорисуйте сами. Но я уверен, что мученики казались просвещенным палачам людьми дерзкими, неблагодарными, лишенными политической грамотности и здравого рассудка. (Что-то подсказывает мне, что слова эти снова можно будет пустить в делопроизводство).
Мученики были оппозицией, противовесом государству, которое хотело заполнить собою все внутреннее пространство империи и все внутреннее пространство отдельной души.
А православная империя? Вот про нее так часто говорят, о ней мечтают верующие братья и сестры. Она что? Какой ей быть, если вдруг Бог даст ей быть? Правовой или тоталитарной? Или смешанной?
Если она будет уважать личный выбор веры каждого человека, то как ей относиться к тем, кто не православный?
А если она будет требовать и добиваться лишь формального православия, но при этом — всеобщего и безальтернативного, то что же это будет за православное государство? Тогда только насилие и бутафория.
Вопросы непростые. Вот так хочешь-хочешь православной империи, а ну как проснешься однажды в ней, тут же расхочешь быть ее гражданином? Вот уж катастрофа, так катастрофа.
В православную империю вписываются воин и священник. Ученый — уже с оговорками. А вот чиновник вообще не хочет вписываться.
Сплоченная армия незаметных людей, которые ничего не производят, но всем управляют, то есть чиновники, они менее всего способны и согласны жить по принципу жертвенного служения. А именно этот принцип должен лежать в основе православного государства. Иначе какое же оно православное?
Но без чиновника нельзя. Никакое государство без чиновника существовать не сможет. Вот тебе и коллизия. Таких коллизий — вагон.
Поэтому иллюзий и фантазий не надо. Слишком дорого оплачиваются иллюзии и фантазии, связанные со светлым будущим.
У православного государства какие функции главные? Защита истинной веры внутри своего образования и распространение веры снаружи. А если так, то кто нам сегодня мешает заниматься этим святым делом, при формальном отсутствии православного государства? Вроде, никто, если не считать лень, суету, корысть, необразованность и мечтательность.
Короче, если Манилов, Ноздрев и Коробочка являются гражданами православного государства, причем самыми устойчивыми типами этих граждан, то пиши «пропало». Тогда красивое имя ничего не исправит, но лишь подчеркнет уродство.
Любому государству как сложному организму с претензией нужен моральный противовес. Православному — тоже. Противовес состоит из людей, которые готовы отказаться от защиты и относительного комфорта ради высших целей.
Им государство говорит: «Прими от меня гарантии безопасности и гражданские права, но дай мне твое всецелое послушание». А они отвечают: «Бери себе свои гарантии, дай мне свободу». Это — монахи. Да-да, не политические шулеры, мечтающие стать у руля, а монахи. Только они — истинный противовес государственному Левиафану.
Монашество — антитеза православного царства, заполняющего собою все. Чтобы империя не стала тюрьмой, нужно пустыни заселить отшельниками. Там в пустынях поселится свобода. Это свобода жить голодно, но с молитвой и радостью. Без налогов.
Внутри городов такая антитеза — юродивые. Кроме них ведь никто не рискнет императору сказать правду.
Юродивые внутри, монахи снаружи. Вот тогда православная империя возможна. Иначе — тоталитарное государство, одетое в стихарь.
Это еще тот кошмар.