Я никогда не видел со стороны как действует моя магия. И, честно говоря, это впечатляло. Казалось, что немолодой уже мужчина, сбросил лет двадцать. Морщины исчезли, спина выпрямилась, плечи расправились, кожа помолодела.
— Ну как? — усмехнулся я, наблюдая как Гральф в недоумении разминает здоровую ныне спину.
— Если ты сделаешь то же самое для Лорви, то я навеки буду твоим должником, — с фанатичным блеском в глазах заявил он.
— Веди ее, должник, — тяжело вздохнул я, никак не рассчитывавший на подобную реакцию.
Все-таки Гральф был мудрым человеком. Он не стал сообщать жене зачем он ведет ее в мою комнату, боясь обнадеживать. Однако, когда я провел ту же самую процедуру и с женщиной, не выдержал и расплакался. Да, здоровенный бугай сейчас плакал как девчонка, прижимая к себе всхлипывающую жену. Эх, надеюсь и я когда-нибудь найду кого-нибудь кого будут так же любить.
— Талек, ты… — начал, было, трактирщик.
— Ты мне ничего не должен, — тут же перебил я его, — и ты, Лорви, тоже. Я сделал то, что был обязан. А если все же хотите меня отблагодарить, то просто помалкивайте о том, что произошло. Так будет лучше и для вас, и для меня.
— Даже не сомневайся, — заявила мне в ответ счастливая женщина, — мы твои должники навечно.
— Вот и чудненько, — сказал я, поднимаясь на ноги, — мне пора. Буду никак не раньше вечера. Мне еще на рабский рынок зайти нужно.
Идти было далеко, а ехать на Ромчике чревато. Поэтому я, забежав на минутку к своему непарнокопытному товарищу, накормил его морковкой и пообещал, что через денек-другой его обязательно выгуляю. Ромчик с воодушевлением воспринял эти новости, даже благодарно ткнулся своей гривастой башкой мне в плечо. Застоялся бедненький. Ну, да это и не удивительно — его услугами я за все время, что жил в «Голубчике» пользовался от силы пару раз. А лошади, они простор любят…
Так что пришлось мне переться до ближайшего места тусовки извозчиков и там договариваться о долгосрочной аренде экипажа. Экипаж, кстати, я арендовал самый большой из тех, что были доступны. А все потому, что купить рабов это было еще пол дела, нужно было ведь их еще как-то обеспечить. Живые люди все же.
Уже подъезжая к рабской площади, на которой недавно как раз и начался торг, я заметил один из местных храмов. И ненадолго завис, рассматривая его странную архитектуру. Я помнил, что хотел туда наведаться. Но вот зачем… Что-то вертится на краю сознания, но ухватить никак не могу. И вот, когда казалось уже, что я нащупал причину, раздался крик возницы:
— Приехали, уважаемый. Вот он — рабский рынок.
Я досадливо выругался по-русски.
— Что-что? — закономерно ни слова не понял бомбила.
— Жди здесь, говорю, — недовольно буркнул я, спрыгивая на землю.
Что могу сказать о рабском рынке? Мерзкое зрелище. И мерзкое оно было не столько от того, что людей тут выставляли как скот, не от того, что я сам приценивался к людям как к скоту, а потому, что сами рабы вели себя как скот. Как забитый, смирившийся со своим положением, скот. Они были безразличны ко всему. На моих глазах, например, по просьбе потенциального покупателя раздели мать и дочь, продававшихся вместе. И те стояли смирно, тупыми бараньими глазами наблюдая за тем, как покупатель их осматривает. Мать не попыталась возмутиться даже тогда, когда ее малолетнюю дочь поставили на колени и полезли ей в промежность, дабы убедиться, что та все еще девочка, как утверждал продавец.
И чем дольше я бродил по рынку, тем хуже мне становилось. И тем четче я понимал, что с потомственными рабами каши не сваришь. Это действительно, в большинстве своем, уже не люди. У них не осталось ни сил, ни желания бороться за свою человечность. А такие работники мне уж точно не были нужны.
Решение нашлось внезапно. Как оказалось, местное законодательство позволяло любому крупному лендлорду (от барона и выше) за долги обращать людей в рабство. Естественно, де-юре для этого должны были иметься веские причины, но вот де-факто никто не будет разбираться действительно ли этот крестьянин столько задолжал или барону просто захотелось его закабалить. Именно из таких людей я и решил набирать себе слуг. Они еще не забыли что значит быть свободными. И, если я сделаю их уровень жизни хоть чуточку лучше, чем он был до этого, то смогу рассчитывать на настоящую преданность. А никакими другими людьми я окружать себя не планировал.
В итоге, заплатив что-то около десяти золотых, я стал счастливым обладателем целой семьи бывших крестьян, состоявшей из средних лет мужчины и женщины и двух их детей, мальчика и девочки — одиннадцати и пятнадцати лет соответственно. Отца семейства звали Шольд, его жену — Дольра, сына — Чез, а дочку — Тайла. Причиной покупки именно этих людей стала не только специализация Шольда, который был конюхом, но тот факт, что никто из его семьи не отвел взгляда, когда я их пристально рассматривал. Эти люди еще не сдались, хотя и находились в рабстве уже без малого пять лет, так что я решил дать им шанс.